С прозой я не дружу, но иногда пытаюсь выяснить с ней отношения. Результат - ниже. Варнинг: старое.

Ночь.

...Месяц умер,
Синеет в окошко рассвет.
Ах ты, ночь!
Что ты, ночь, наковеркала?
Я в цилиндре стою.
Никого со мной нет.
Я один...
И - разбитое зеркало...
Сергей Есенин.

Это была странная ночь. Шорох машин за окном. Запах сигаретного дыма, доносящийся из того же распахнутого окна: сосед опять курит. Далекий вой сирен. Кто назвал его воем? Сейчас это был крик, отчаянный стон матери, у которой юная смерть забирает младенца. Я лежал на собственной кровати, раньше такой удобной, и такой мучительно – ненавистной сейчас. Раскаленное ложе адской сковороды, а я – лишь кусок человечьего мяса, один из многих брошенных сюда волей случая или собственным грехом. Я закрывал глаза и видел разноцветные картинки калейдоскопа. Кусочки мозаики складывались в страшные узоры, рисовали изуродованные шрамами памяти лица, черепа с сияющими живыми глазницами, каких – то женщин в пышных юбках с очень яркими губами.
Я долго, как мне казалось, ворочался без сна, ожесточенно пихая горячую подушку, срывая тяжелое одеяло. Воспаленный мозг подсовывал жуткие и обидные воспоминания. Может быть, мне даже удалось на полчаса забыться сном, но жаркая, вязкая дремота  не принесла облегчения. Меня начало трясти. Лицо горело, пот ложился на ресницы, попадал в глаза, а тело зябко дрожало. Шатаясь, я добрел до кухни, трясущимися руками заварил чай. Мозг застилал молочно – белый туман. Тупо глядя в одну точку, чуть покачиваясь вперед – назад, я изредка подносил к губам чашку и не чувствовал вкуса. От питья не было толка. Все так же шатаясь, я упал на кровать и наконец заснул. Мне снилось вечерняя толкучка в метро. Тесно прижатые друг к другу тела, смесь запаха дамских духов и пота. Девичье колено, нечаянно касающееся моего. Мальчишеская вихрастая голова, блестящие любопытные глазенки малютки с куклой. Узкая женская ладонь рядом с волосатой мужской рукой, отчаянно хватающаяся за поручень. Темный тоннель, пыльные трубы и еще ощущаемые дуновения ветерка… Я моргнул. Лучше бы я не открывал глаз. Вокруг меня были уже не люди, измотанные за день, стиснутые толпой, мечтающие лишь об одном – поскорее оказаться дома. Вместо усталых, но все же живых лиц теперь были пластмассовые маски. Оскаливший зубы медведь в кожаной куртке. Острая лисья морда, глядящая на меня злыми глазами  с неестественно широким зрачком. Случайно я увидел в стекле собственное отражение. Толстое бледно – серое нечто с торчащими усами, глаза – бусины, вместо рук – лапы с когтями. Я пытался закричать, но вместо собственного голоса услышал дикий звериный рык.
А дальше – ничего. Тьма. Небытие. Не конец всего, но и не начало чего – то нового.
Режущий ухо звук: кто – то скребет по стеклу металлическим стержнем. Я поднял воспаленные веки и увидел белый потолок с полоской света, тянущейся из окна. Телефон в коридоре требовательно трезвонил и явно не собирался замолкать прежде, чем хозяин не поднимет трубку. Я покорно ответил. Звонил друг. У него намечается дружеская встреча, читай – очередная попойка.
- Нет, Вадь, я сегодня не приду. – Собственный голос показался мне хриплым и больным.
- Что это ты вдруг? Заболел? – Друг явно не уловил изменений в моей интонации.
- Я… Да, заболел. Извиняй, на этот раз без меня.
Друг повесил трубку. Я опустился на ящик для обуви и обхватил голову руками. Болен. Да, несомненно, болен. И болен уже давно. Ни один врач не назвал бы меня немощным, мое молодое тело было абсолютно здорово. Это все ночь. Ночь, связавшая меня невидимыми оковами моей же ненормальности. Тонкая скобка молодой луны, серые клубы дыма, тянущиеся по небу от высоких красно – белых труб. Ослепительно – тусклый желтый свет уличных фонарей и красный отблеск фар. Все это мешало мне дышать, сжимало горло властной сильной рукой. Я был пленником этой ночи, ее рабом, мальчиком для битья. Сознание собственного ничтожества даровало смирение и успокоение. Больше я не смог заснуть, да и бессмысленно это было: красные светящиеся цифры электронных часов показывали 06:12. Ночь закончилась. В свои права вступило утро. Серое будничное утро, избавившее меня от болезни. Утро, за ним – такой же милосердный день, вечер, и вновь…
… Это была страшная ночь.

Грамматика - предмет донельзя занудный, препод бухтит что-то себе под нос. Вот и остается ностальгировать по прошлогодним весенним прогулкам и ожидать от грядущей весны большего. Критика, тапки и берцы по традиции принимаются.

Итак, человеку, который со мной гулял по Варварке в апреле две тысячи девятого, славному бастарду-лорду и замечательному другу посвящается (море пафоса замечено).

Капель на улице Варварка,
Романовых боярский терем -
Просты весенние подарки,
Но ведь Москва слезам не верит.

Ты плачь, сосулька. Этот город
Еще не проклят равнодушьем.
Уйдет зима. Растает холод.
И запоют капелью души.