Хельга, ничего страшного) Мы понимаем и благодарим.

А тем временем толпа снизу гудела. Одни выкрикивали в адрес скалолазов и просто отчаянных охотников за подарками реплики поддержки, кто то, видно весьма опытный или просто умный и знающий, сыпал вверх советами, а кто-то вовсе галдел, свистел, пытаясь хоть как то помешать тем, кто так геройски, обладая невиданным упорством и желанием победить в «схватке»,  карабкался по ледяному столбу. Джейн же ныне принадлежала к группе тех людей, которым по большому счету было все равно. Во всяком случае, вид у девушки, а если быть точнее, у художника, был именно таким – безразличным.  Ее настроение резко переменилось. Теперь волшебница отрешенно смотрела наверх, где сейчас зависло ее тело, гадая, какую еще гадость на ее долю выкинет Измаил. Все это, что затеял студент, вылазка, затем ловушка с детьми, а теперь позорный столб – все это месть, все это ей назло за то, что она, наверное, на его взгляд слишком плохо с ним обращалась. Не кормила горячими блинами с утра, не накрывала заботливо одеялом, переспрашивая, не желает ли художник печенья с молоком на ночь, не гладила по головке за каждую каля-маля на холсте и не восхищалась его смелостью сейчас, пока тот лез к подаркам. Нет.  Она критиковала его, обвиняла в слишком неаккуратно эксплуатировании ее родного тела, делала выговор каждый раз, стоило художнику совершить очередную глупость, прочно привязала к себе и миссии, главной целью которой было возвращение в свои тела. К такому нежная, ранимая и свободолюбивая творческая натура художника была явно не готова, а Джейн, в свою очередь,  была не готова воспитывать двадцатилетнего ребенка. А вообще, если присмотреться, то, кажется, сейчас всё наконец встало на свои места – Измаилу, возможно, следовало родиться именно хрупкой на вид Джейн, а волшебнице наоборот – Измаилом, парнем под два метра, и с тааакими ручищами, с какими и двуручник не помеха. Ведь сейчас рыжий был похож на сурового наемника со стальным, холодным взглядом и прямой осанкой опытного бойца, и никак не напоминал бедного художника, каким раньше Измаила видело родное Илсэ.  Ныне меч Джейн смотрелся бы с девушкой вполне гармоничнее, вызывая у посторонних допустимую ассоциацию и понимание, что оружие  вполне впору этому парню, а не то что раньше – скептический взгляд, а стоило девушке и вовсе взять оружие в руки, сосредоточенно поглядывая на противника, как тот  чуть ли от смеха не лопался. Что, кстати, неслыханно бесило волшебницу. Для последней оружие было если не «запасным вариантом» в критической ситуации, то хотя бы отвлекающим маневром – волшебник с мечем в руке - стихии разные, а значит и первое заклинание вполне могло оказаться для незадачливого оппонента сюрпризом.  Последние несколько бессонных ночей девушку все чаще стали посещать мысли о том, что было бы, родись она мужчиной. Впрочем, сама волшебница яростно гнала из рыжей головы эту абсурдную идею, стоило той едва коснуться мыслей девушки. На все прочее Джи лишь тяжко вздыхала, не переставая искать выхода из такой запутанной истории. А параллельно старалась не упустить из виду художника и не обделить вниманием его почти ярые попытки помешать слабым попыткам Джи изучить такое явление, как обмен душ. По крайней мере помощи девушка точно пока никакой не получала, скорее наоборот, Измаил, как ей казалось, делал все, чтобы подольше застрять в теле леди Джейн Аррен, а самой хозяйке тела – как можно больше пакостей. Неужто Боги так ее жестоко наказали? Легкой волей случая толкнули ее к художнику, или его к ней, а после посмеялись до слез,  одной из слезинок которым являлся тот загадочный бриллиант? А может этот случай поможет ей узнать какую то тайну? Все это испытание…?
Тем не менее, как бы равнодушно не вела себя Джи, холодно взирая на происходящее наверху,  не её сердце ощутимо ёкнуло в тот момент, когда тело волшебницы стало стремительно терять высоту. Джейн дернулась, поддалась вперед, вырвавшись из плотного кольца зрителей, окруживших столб. Девушка словно собиралась ловить падающего – еще не хватало, чтобы художник ей шею свернул и поломал все конечности, заодно с позвоночником. И облегченно выдохнула,  видя, что студент всё еще висит на столбе целый и невредимый.. Находясь в непосредственной близости от своего тела, девушка вытянула руку вперед, собираясь сдернуть Измаила с вертикальной поверхности обратно на землю,  утащить в укромное местечко, подальше от любопытных глаз… и устроить выволочку, арией ярости и гневным шипением, за столь плохое поведение. Еще бы уши надрала, но свои как то жалко. Но художник как мысли читать научился – вновь упрямо полез вверх, из двух зол, по всей видимости, выбирая меньшее – а именно тяжелую физическую нагрузку на женское тело, вследствие чего, массивная рука художника под контролем самой волшебницы сумела уцепить лишь воздух, а не капюшон белого плащика, как намеревалась. Скрипнув зубами, волшебница попятилась назад, усмехнулась, и высказалась: «Вот же упертая… баба». Джейн вновь окунула себя в чашу терпения, коим хоть и обладала, но все же оно не было бесконечным. Хотя и ждать долго не пришлось.
– А это не та Аррен, а? - раздался чей то вопрос из толпы.
- Что? Аррен? Нет, вы что.. да какая же это Аррен…чтобы по столбам лазить? - Отшутилась Джейн, чувствуя, как розовеют щеки. И отнюдь не от мороза – а мысленно придумывала наказание по суровее для Измаила. Последний, тем временем, умудрился схватить какой-то мешочек, а после плавно скользнул вниз. То, что это была его последняя попытка, тем не менее, но увенчавшаяся скромным успехом, Джен понимала, и интуитивно встала в позу ловца падающих девушек.. короче, слегка присела, растопырив руки. Поймать получилось, правда, только на половину – волшебница и художник таки упали оба, но последнему явно было куда более повезло с мягкой посадкой. А Джейн второй раз за сутки убедилась, насколько больно иногда быть мужчиной.

Отредактировано Джейн (Вторник, 22 февраля, 2011г. 01:47:12)

Она упала. Упала на холодную поверхность земли и вдобавок ко всему ее прижало что-то достаточно тяжелое, весомое. Боль от столкновения появилась не сразу, и через нее Джейн вспомнила, как была полна решимости поймать свое тело, избавив последнее от возможных травм. А на чужое тело ей было наплевать, по большому счету. Почему ее должна была волновать судьба совершенно чужого человека? Человека, который и пальцем не пошевелил сделать для неё что-то человечное, "даруя" в ответ лишь проблемы и злобу. И тут Джейн задумалась на мгновение, а чтобы было бы, если бы она умерла...вернулась бы в свое тело? Вернулся бы Измаил в свое? Если бы она умерла, ее бы это перестало волновать, разве не так?
Джейн резко открыла глаза, словно в протест этой жуткой мысли о том, что могла опочить  прямо сейчас, на холодной мостовой, ни с того, ни сего.  Волшебница постаралась набрать в придавленную грузом  грудь побольше холодного, морозного воздуха, а голове вертелась странная мысль о том, что  «вот в эту самую минуту, когда кто-то здесь дышит, есть люди, которые задыхаются». И судорожно вдохнула-выдохнула еще раз, на всякий случай, теперь пытаясь принять сидячее положение, аккуратно сдвигая родное тело куда-то в сторону.  Восстановить картину того, что произошло, девушке помогли шепоток столпившегося вокруг парочки народа, ибо сама девушка, ударившись затылком о тонкую ледяную корку в процессе поимки летящего тела, пока с трудом ориентировалась в пространстве. Кто-то любезно подал ей руку, но Джи, даже в таком состоянии, не изменила себе - гордо отмахнулась, предпочитая сделать неловкую, но попытку встать на ноги совершенно самостоятельно. В ушах неприятно звенело, а тот факт, что волшебница находилась на празднике, лишь усугубило эффект – звон перерос во что-то раздражающее, и Джи мотнула головой, разбрасывая по щекам влажные рыжие прядки волос художника, словно желала отмахнуться от посторонних звуков. Тишину! – дайте же ей тишину! И не давали. Наоборот, протрезвев через пару минут после удара о землю, девушка и ее органы чувств, наконец-то, начали приходить в норму – шум становился громче, а картинка в глазах – четче. С трудом сохраняя равновесие, пошатываясь, девушка медленно ставила, на удивление, мускулистое тело художника на обе ноги, на всякий случай, обнимая левой рукой злосчастный столб, предотвращая всяческий шанс упасть снова. Исследовав беглым взглядом спасенное тело, девушка с удовлетворением наградила в мыслях себя медалями «геройства» и «мужества». И каково было ее неприятное удивление, когда эти «медальки» осыпались желтым песком, осев где то в пятках вместе с рухнувшим в одночасье сердцем, когда волшебница с трудом осознала, что спасла уже ничто. Ее родное тело застыло, а из толпы донесся скрипучий старушческий голосок, словно желая запечатлеть мысль, всплывшую у всех в голове, кто видел бездыханное женское тело на земле « а дева-то умерла поди…ой». Как бы яро Джи не цеплялась за столб, не желая свалиться снова, руки студента, не смотря на весь видимый и скрытый резерв очевидной силы, ослабли на столько, что не способны были бы и меч удержать, не то, что вес собственного тела. Волшебница рухнула на колени, пытаясь унять нарастающую панику и подавляя внутри зародыш желания встать и начать вопить во всю глотку. Если бы это могло вернуть его…тогда бы и тело не умерло, - завершила для себя мысль волшебница, понукая себя за то, что так и не научилась искусству не то что исцеления, а просто оказания первой помощи пострадавшему.  Внезапно ее охватила злоба. Родилась внутри так же внезапно, как падение Измаила, послужившее причиной летального исхода у последнего. –Эй… Джейн схватила себя за плечи и слегка потрясла, - а ну вставай… дальше слова застряли горьким комом в горле у волшебницы, но у себя в голове она продолжила фразу,- «умрешь – я клянусь, что спущусь за завесу, но найду, воскрешу, а потом уже убью тебя своей собственной рукой..и только потом воскрешу еще раз»… -художник. Шепотом добавила она, поджав губы. Что могла сделать еще? Не зная? Не умея? Она коснулась холодной мужской ладони еще теплой щеки своего лица. Оно еще было теплым, и с него даже не успел сойти здоровый, морозный румянец. Резко отняв руку и прижав ее к своей груди, девушка наивно подумала о том, что художник банально замерз, и если его согреть, а точнее не его совсем, а ее тело…
Девушка сняла с себя мужскую зимнюю накидку и, осторожно поднимая девичью фигурку над холодной землей, подсунула одежду, кое-как распрямила и так же медленно опустила тело уже на теплую ткань. Высвободив прощально-подарочный мешочек из тонких женских пальчиков, Джи, прежде чем застегнуть накидку спереди, решилась склониться к груди своего тела. Прижалась ухом, прикрыв глаза, в надежде, что сейчас вот-вот снова будет вспышка, и она вернется в свое тело, а в место этого, через кофту – там, где белый плащик девушки по воле случая приоткрыл верхнюю часть туловища, услышала достаточно ровное сердцебиение здорового человека. –Да что ж ты мучаешь её, умерла же уже.. все не унималась старушка, на что резко выпрямившаяся Джи ответила ей полуистеричным смешком, - Не умерла она…ведь так?- спросила, выгнув бровь и бросив яростный взгляд на почти убедившего всех в своей смерти художника. Джейн склонилась в очередной раз, делая вид, что поправляет ворот собственной накидки, а сама едва слышно зашептала. –Не думала, что ты такой эгоист, Измаил. Уж не знаю за что, но видно я того заслужила. Что ж, поздравляю, сегодня ты вдоволь посмеялся надо мною. И больше ничего. Встала, вдохнув воздуху, и равнодушно бросила мешочек-трофей на колени художнику, сообщив толпе, что девушка, вопреки всему, жива и дышит. Она допускала, что тот мог быть просто без сознания, потеряв его еще в процессе полета, и если все так – все равно, была зла. По ее чувствам больно потоптались, и сейчас внутри нее горел пожар своеобразной обиды на студента. Точно еще не зная, чего этой самой выходкой со столбом и этим "праздником" в целом добился последний, Джейн угрюмо побрела в сторону от гуляний, глядя лишь себе под ноги, впрочем, не уходя далеко. Вздохнув, девушка выудила из кармана штанов серебрушку и аккуратно вложила ее в руки нищему старцу, что расположился не далеко от мест основных гуляний. – Благословит тебя Единый, сынок… прохрипел он, тут же пряча деньги за пазуху. –Дочка.- неожиданно сообщила в полголоса Джи, бросая взгляд туда, откуда пришла только что, - я девушка.
Старик, поправив костлявой рукой потертую шапку на голове, чуть прищурил маленькие глаза, из которых время вымыло почти весь цвет - а, ну тогда красоты побольше!- уже вслед крикнул ей нищий, а Джейн, тем временем, сделав непроизвольный круг, вернулась ближе к массам. Ее внимание привлекли кулачные бои и пока девушка, слегка вздрагивая от холода - ибо ее верхняя одежда осталась на художнике, но таки оставив прежние тяжелые мысли, с интересом наблюдала дружеский «мордобой» двух храбрецов.

Ее как то странно умиротворял вид поединка меж вспотевших, иногда уже выдохшихся после первых нескольких ударов, бойцов. Сильные, пышущие молодостью, но, увы, не мудростью тела своими, на первый взгляд, простейшими телодвижениями вызывали восторг у толпы, радостные возгласы от каждого удачного удара того, кому толпа отдавала больше симпатии. Джейн вообще любила разного рода поединки, изучая стиль боя самых разных, из населявших этот мир, существ, нравились хитрые бои – там, где хотя бы у одного из противников, особенно уступающего в силе второму, имелась стратегия. Однако сейчас девушка в теле мужчины наблюдала простой, дружеский поединок двух молодых парней, нарочно отвлекая себя от того случая возле столба. Нет, она не забыла – просто делала вид, что ничего не произошло, и у нее все тоже праздничное настроение, призрак которого если и появился внезапно в самом начале, то с каждой выходкой ее нового подопечного, медленно умирал, испарялся, оставляя за собой горький осадок обиды внутри. Волшебнице было не столько интересно смотреть на кулачные бои сейчас, сколько необходимо отвлечься от собственных мыслей, пожирающих тот самый праздничный призрак где-то в груди, ныне опустившийся на дно души мертвым грузом, лишь изредка подавая признаки жизни, трепыхаясь от тени полуулыбки, мелькавшей на лице девушки от каждого нелепого взмаха кулаком по воздуху того или иного юнца – храбреца. Сама она мало что понимала в рукопашном бое, но видела достаточно, чтобы отличать умелые движения от простого мордобоя. Впрочем, так даже интереснее, ведь это все в честь праздника. Следующая пара бойцов показала себя гораздо лучше, чем предыдущая парочка корешей, украсив поле боя зрелищным поединком, практически не уступая друг другу – они сражались на равных. Вероятнее всего, эта дуэль вполне могла оказаться фаворитом толпы среди всех остальных поединков, цепляя к себе внимание всех без исключения и оставляя налет сладкого незнания того, кто же из этих двух достоин лавра победителя в таком, бесспорно, красивом поединке… если бы не одна маленькая деталь. Маленькая, златокурая, и все никак не желающая уняться, уйдя в сторону и тихо праздновать победу после предыдущего. Ведь Измаил добился, чего хотел? Джейн ушла, оставив его в покое, как тот того и желал постоянно, все время. Зритель ушел еще до окончания действия, не желая досматривать весь это жалкий спектакль, мастерски сыгранный на ее чувствах, а актеры помчались за зрителем, заставляя досматривать. Прочувствовать до конца все то, от чего так старательно отмахивалась девушка последние десять минут, взяв себя в руки и уступив художнику. Если и после этого Измаил не желал униматься, продолжая забивать колышек ссоры глубже в его отношениях с волшебницей, то Джейн оставалось или отступить, подставляя себя под удар всех пакостей и оскорблений собственным чувствам, или принять вызов и ответить. А пока волшебница, решая внутри себя как поступить, отрешенно и немигающе смотрела за очередной выходкой своего бедного тела, объединившихся с, неподражаемым своей нестандартностью мышления, умом художника, придумавшим ничего более прекрасного и зрелищного, как разворошить каждое место массовых скоплений люда. Джейн задумчиво нахмурила брови, глядя на то, как ловко ее тело, оказывается весьма способное к рукопашным поединкам, управилось не только с фаворитами кулачных боев, но и так же остальными его участниками. Оставалось лишь надеяться, что Измаил не додумается за штаны поочередно втаскивать в панике уползающих пареньков обратно в круг и там в два движения сваливать в нокаут.  Однако, уже немного изучив природу характера художника, Джи с точностью могла сказать, что если Измаил до такого не додумается, то вполне способен придумать еще что угодно, не менее, а может даже и более абсурдное, за что впоследствии мог бы пострадать. Растолкав несколько хохочущих от развернувшегося перед ними зрелища человек, Джейн с трудом, но пробралась в круг, теперь осторожно переступая через уползающего, побежденного в ожесточенной схватке с художником, бойца. Бедняга просто хотел остаться в живых, а видя, что очередной безумец вступил в круг ада, поднял голову и прохрипел что-то не членораздельное Джейн, возможно пытаясь спасти волшебницу от жестокой участи – следуя той самой мужской солидарности и положив ладонь ей на сапог. Но Джи была неумолима – грозной горой из мышц, но, на удивление, со спокойным взглядом карих глаз, вышла вперед, представ перед художником. Измаил, ныне тыча в нее пальцем, говорил что-то, что, еще при стоявшем шуме, издаваемым толпой, расслышать было не то что проблематично, а близко к невозможному. А потому девушка, с осанкой прямой как стебель бамбука, медленно приблизилась к застывшему в оборонительной позе Измаилу, шагая уверенной и твердой поступью по грязному, истоптанному снегу. Толпа, ранее хохотавшая над развернувшимся перед ней действием, потихоньку начала замирать, заметив, что светловолосая хозяйка поля мешкает перед рыжеволосым бугаем, который в свою очередь чего то выжидал. Нет, Джейн ничего не ждала – волшебница смотрела в свои голубые глаза с неистовым спокойствием, возможно, используя сейчас против Измаила самое страшное оружие – молчание, тогда, когда человек, испытывающий муки совести готов услышать, увидеть в свой адрес что угодно, кроме безразличия в свой адрес. Понимая, что пауза уже слишком неприлично затягивается, Джейн едва заметно усмехнулась в уголках губ, а затем резко подхватила свое тело на руки, легко перебросив художника через плечо под новый взрыв хохота. А после, с бесценным для нее грузом наперевес, устремилась к краю поля, гордо вышагивая среди образовавшегося коридора расступающейся толпы, принимавшая Джейн в облике студента за героя и настоящего «мужика», что несказанно польстило бы волшебнице, если бы она являлась таковой…не приведи Господь. Отойдя на почтительное расстояние, там, где любопытные взоры веселящейся толпы не касались необычной парочки, Джи на выдохе аккуратно опустила свое тело на землю, отпустив лишь тогда, когда убедилась, что художник твердо стоит на обе ноги. Мощная рука потянулась к лицу волшебницы, слегка сдавливая большим и указательным пальцем щечки своего тела, а сама Джейн набрала в грудь воздуху, собираясь высказаться, но вместо того лишь стерла одним движением большого пальца капельку растаявшей снежинки с щеки Измаила, который, кажется, уже вполне вольготно себя чувствовал в чужом теле, раз совершал такие поступки. – Держи спину прямо, сколько повторять? Внезапно сорвалась девушка, заметив, что художник вновь опускает по привычке плечи. –Может отдашь? Холодно… девушка кивнула на свою накидку, что неизменно покоилась на девичьих плечах с тех пор, как Джи там ее и оставила. Давно ли это было? Совсем недавно, так что если художник и надеялся, что все забыли о случившемся – это не так. Джейн помнила, и все так же окатывала бедного студента ледяными взглядами, критичными, вот как сейчас, когда поймала на сутулости. И дулась. А посему – по прежнему жаждала хотя бы намека на извинения со стороны своего спутника.

Отредактировано Джейн (Среда, 2 марта, 2011г. 00:14:50)

До невозможности прозрачный морозный воздух несчадно драл щеки, вызывая покраснения темной кожи, обжигал легкие, закрадывался под одежду, чтоб добраться до старых косточек иларна, решившего разнообразить свой досуг небольшой прогулкой по заснеженному городу. Глупая затея, скажет каждый, разумом обладающий. Он знал это. Но тем не менее покинул теплую комнату. Возникал логичный вопрос - Зачем? Что ему здесь было нужно? Уж точно причина крылась не в том, что бы  посмотреть, как развлекают себя местный розовокожий сброд. Будто ничего полезнее, интереснее придумать не смог... Еще и стражу всю свою оставил, не пустил с собой, подумал, что помехой лишней станут. Но все-таки зачем? И лишь один ответ мог показаться корректным  - увидеть и постараться понять, что удерживало в этом городе Триэль. Пока не понимал, видел лишь суматоху, бесцельное движение масс. В муравейнике порядка больше. Еще и смеются. Чему радуются? Возможности безнаказанно улыбаться? Святая наивность. Но что с них взять... rivvin есть rivvin. Мусор. Не его бы количество и эта дикая способность плодиться подобно кроликам, исчез бы давно, не было бы этой опухоли на теле Энирина. Или, как вариант тоже вполне удовлетворительный, поставили бы на место, превратив в рабов, как уже сделали илитиири... Знай бы кто, какие мысли сейчас роятся к голове укутанного в теплый плащ темного эльфа, реакция была бы соответствующая? Вряд ли.

Отредактировано Нильморн Ллат'тар (Понедельник, 7 марта, 2011г. 00:06:04)