Ее очередное бахвальство и мимоходное унижение себя самого, Кале пропустил мимо ушей. Он уже начинал привыкать, что Тереза через слово обзывает его слабаком, себя же пытаясь выставить ужасной и кровожадной женщиной-катастрофой. Он только хмыкнул, углубившись в приготовление мяса. Потому, наверное, и пропустил глухой удар упавшего на пол тела. Только когда он поставил сковороду и позвал женщину присоединиться к трапезе, он заметил, что Тереза валяется на полу с черными глазами. На секунду темное начало доктора выскочило в сознание мерзкой мыслью ничего не делать, оставить ее лежать на полу, съесть мясо и вернуться домой. Он стоял над ней и сверху вниз надменно смотрел на обмякшее тело. «Ну, и кто теперь из нас слабый?». Размахнувшись, он залепил себе сочную пощечину, приводя себя в чувство. Мелочная спесь не делает ему чести, раз уж взялся помогать раненной катастрофе, помогай до конца. Обижаться на слова – последнее дело, ждать благодарности за хорошие поступки – глупость, верить в благородство людей – идиотизм. Доктор поискал в аптечке на столе нашатырь, душевно сдобрил ватный шарик и поднес его к носу леди, приподнимая ее голову другой рукой.
-Ау, красавица, не уходи. Возвращайся, давай. Очнись, очнись, деточка, - он потряс ее из стороны в сторону. Черные глаза выглядели жутко, и он старался не смотреть в них, - Ох, мать, сколько с тобой хлопот, - вздохнул он, просовывая одну руку ей под колени, а другую под спину. Тереза хоть и была женщиной тонкой, но вес имела вполне взрослый. Подняться с корточек одним движением с нею на руках доктору стоило резкой и пронизывающей боли в руке. Он скривился и рыкнул от боли, но Терезу донес до диванчика и аккуратно уложил. Несколько раз звонко шлепнул ее по щекам, приговаривая, чтобы она очнулась, потряс за плечи. Отчаявшись привести ее в чувство бытовыми методами, он наклонился к ее лицу, ухом почти к самым губам, прислушиваясь к дыханию. Тяжело вздохнув, он раскрыл ей рот, зажал нос, глубоко вдохнул и выдохнул воздух уже Терезе в рот. «Ложку надо было, наверное», - успел подумать он.

Он даже не удивился такому повороту. В глубине души он желал именно этого. Ну, какой здравомыслящий человек будет делать искусственное дыхание обморочному человеку? Только тот, кто хочет не только спасти. Он с удовольствием ответил на ее первый, страстный и одновременно злой поцелуй. Она хотела сделать ему больно, максимально больно, забывая или не зная, что физическая боль давно уже не ранит его, а страсть, исходящая от горячего тела и безумных глаз только распаляет его еще больше. Он отдергивал голову, но цепкая рука на затылке не давало ему избежать укусов, и солоноватый привкус наполнил рот и разозлил. Он изловчился несколько раз куснуть леди в ответ.
-Я – сволочь, Тереза. Ты должна это знать, - прошептал он, улыбаясь кровоточащими губами, а она в ответ уложила его на лопатки и забралась сверху.
- Я однажды задала тебе вопрос. Хочешь ли ты нарушить правила? Ты ответил да.
-Жить по правилам так скучно, леди. Вам ли не знать, - он улыбался улыбкой висельника. Опасность и боль – две женщины, которых он боготворил, за которыми охотился и которым готов был отдаться весь, до самой смерти. Живое олицетворение обеих сейчас целовало и кусало его шею до крови, заставив зарычать от боли. Висельник на эшафоте перед своим повешением должен сказать напоследок нечто, что заставит зевак помнить его смерть очень долго, иначе, зачем он забрался так высоко? Доктор тоже хотел остаться в памяти зевак самым омерзительным висельником, которого знал этот дом.
-Ах, леди Тереза, - смеясь, говорил он игривым голосом, - Пару часов назад после двадцатилетней пропажи вернулся отец вашего ребенка, а вы катаетесь верхом на постороннем мужчине.
Что она сделает? Ударит? Откусит кусок плоти? Испепелит его магией? Выставит гневно из дома? Он откинулся, беззвучно смеясь и ожидая взрыва. Висельник сказал свое слово, надевайте петлю!

Тереза прервала бешеную борьбу, резко снизив темп их жестоких игрищ. Как будто разогнавшийся спринтер споткнулся и летел в свободном падении перед тем, как шмякнуться носом оземь. Его тело еще было разгорячено и готово к действиям, но в душе прежний пыл стремительно таял и остывал. Это было похоже, как если бы на раскаленный добела кусок металла вдруг вылили холодную воду. Пар, шипение и почерневший металл, как итог такой резкой перемены настроения.
Доктор вздохнул, чувствуя, как разум возвращается в его больную голову, притянул к себе разлегшуюся на нем женщину, одновременно с этим доставая ее руку из глубин своих штанов, и поцеловал Терезу в макушку.
-Это не страсть, дорогая моя, это – супруги после десяти лет совместной жизни. Ты знаешь, что нельзя так резко замедляться в кульминационный момент. Это перечеркивает всю игру.
Он резко согнул и дернул назад правую руку, под ладонь со щелчком выскочил скальпель.
-Теперь придется начинать все сначала.
Острый металл разрезал остатки ее блузы на спине, задевая и тонкую кожу, оставляя прерывистый алый след вдоль позвоночника.
- Игру? Нет, это не игра... - прикусывая губы от боли в зудящих порезах прошипела чародейка, впиваясь в его губы, которые были так близко, прикусывая язык, забираясь пальцами в рыжие волосы. Такие же были у Сайко пока их не обрезали, но это всего лишь ненавистный смертный, у него нет алых глаз, его прикосновения ранят кожу и оставляют на ней следы. Он ненормален... Он раздражает.
Тело задрожало от бешенства и желания. Тереза закусила его шею, оставляя на ней следы острых зубов и одновременно попыталась освободить человека от мешающей одежды. Она даже не заметила скальпель.
«Маленькая кусучая крыска, сколько можно кусаться уже? На мне живого места не оставишь». С размаху Кале всадил скальпель в деревянную спинку кровати и бесцеремонно спихнул Терезу с себя. Равнодушно стянул разрезанную блузу и аккуратно обвел ладонями маленькие шарики грудей. Женская грудь – не то место, где можно проявлять агрессию, пусть даже это грудь Терезы Лирандар. Ярко-алые бусины напряженных сосков манили и шептали: «облизни, прикуси, покатай между пальцев», но он лишь легонько касался их губами, не давая им растерять своей соблазнительной выпуклости. Самым кончиком языка он покатал одну бусинку, зажимая пальцами вторую. «Куда ты укусишь меня на этот раз?». Он на мгновение оторвался, взглянув в ее темные, демонические глаза.
Никуда. Сдаюсь, хватит меня мучить. Тело чародейки изогнулось в судороге, прижимаясь к нему. Она прикусила губы, тяжело втянув в себя воздух.
- Хватит... - тихо попросила она, пытаясь выбраться, но на это не было сил.
Ее стон, ее признание, ее тонкое тело, изгибающееся навстречу… Он судорожно вдохнул и крепко поцеловал ее упругую, круглую грудку. А затем и вторую, чтобы та не обиделась. Поцелуями, кончиком языка он проложил дорогу между ее ребрами до пуговки пупка и замедлился, мучая сладкой истомой и многозначительными прикосновениями все ниже, ниже… Длинные пальцы расстегивали до конца ремень на брюках, отодвигали их край вниз, освобождая дорогу горячим, липким губам, оставляющим кровавые следы поцелуем на бледной коже. Все ниже, ниже…
Мысли путались, прикосновения обжигали. Она тихо постанывала от боли и предвкушения, вздрагивая от каждого поцелуя, комкала простынку. Не вышло быть демоном страсти, страсть захватила её полностью, как полноводная река накрыла с головой. Не знала что сделать дальше чтобы прекратить этот бред, не могла сопротивляться. Кусала солёные от крови губы, потому что мгновения слились в вечность и человек которому она не доверяла взял верх.
- Это всё что ты можешь? - с вызовом спросила чародейка, прожигая горячими пальцами подушку. Перья полетели в воздух.
Доктор улыбнулся и тихо ответил:
-Ты знаешь, что нет, сладкая чародейка. Ты правда сладка на вкус.
И решительно стянул брюки с ее узких бедер и тонких ног. Поцелуи теперь поднимались по внутренней стороне ее бедра, пальцы мягко скользили по внешним, останавливаясь внезапно и сжимая мягкую плоть, и вновь отправляясь в путешествие по тонкой коже. Горячие пальцы на распаленных бедрах, горячие поцелуи на мраморе ног. Большие ладони приподнимают ее бедра выше над разгромом простыней, ближе к горячему дыханию, щекочущему влажный, раскрасневшийся цветок, жаждущий и томящийся. И вновь кончик языка, мокрый, напряженный, почти что даже твердый. Самый кончик прикоснулся к пульсирующей ягоде, прикоснулся и покачал ее слегка, вызывая у чародейка волны дрожи от низа живота вверх, к сердцу, к судорожно поднимающейся и шумно опускающейся груди.
Она сходила с ума, изнывала от сладкой боли внизу живота. Тихо постанывала и кусала губы. Зачем он был таким нежным и страстным? Больно, слишком больно, почти нечем дышать. Комната покачивалась, в аду горячих простыней чародейка сознавала что это слишком, чрезмерно, безумно. Никто не пытался сделать с ней такое и это её пугало. Что за материковые причуды? И вместе с тем было несказанно сладко, но Тереза хотела большего.
- Я сдаюсь... сдаюсь... - прошептала она.
Да, именно этого он ждал от нее. Правильный путь. Сладковатый и усыпанный кровавыми поцелуями, он привел его к бесконечному, испепеляющему желанию. Широко и уверенно он провел напряженным языком по всей поверхности алеющей щели и вновь вернулся к брусничной ягоде вверху. Он терзал ее прикосновениями и внезапными паузами, заставлявшими ее хозяйку изгибаться навстречу и стонать. Спирали, выделываемые влажным, чутким языком, спускали вниз к истоку женского сока, к пульсирующему, истомленному отверстию. Лаская его края, он не забывал о руках, метавшихся по всему ее телу, оставляя прикосновения горячих пальцев на каждом сантиметре мраморной кожи, ласкавших шарики грудей, сжимающих мягкость ягодиц. Сейчас они остановились на бедрах и крепко сжали их, чтобы леди не пыталась сбежать. Нет, от этой сладостной пытки он ей скрыться не позволит. Напрягшийся и вытянувшийся до предела язык пересек мягкую, каждую секунду сжимающуюся границу, погружаясь в тьму разгоряченного женского нутра.
Это было странной игрой от которой комната перестала существовать. Прикосновения к телу обжигали как огнём. Это было безумием и болью. Она уже не пыталась вырваться, потому что не могла пошевелиться, тело стало будто чужим и разум тоже улетучился. Не имея возможности сбежать она могла только подчиниться страсти и остаться на месте. В горячем мареве качался потолок. Наверное это уже горячка, ей это приснилось. Так не может быть.
Тело устало упало на подушки, она было тяжёлым. Кровь пульсирующая в висках отдавала в затылок. Тереза не услышала своего крика.
Кале с удовольствием взирал на плод трудов своих – кричащую и извивающуюся в экстазе на подпаленных простынях женщину, еще недавно грозившуюся пытками, дравшуюся и кусавшуюся. Это было самым приятным в процессе, отбросив в сторону физиологию. Изгибающееся женское тело, сладкие женские стоны, хриплое и глубокое дыхание и просьбы прекратить мучить. Да, ради этого стоило все затевать. Широким жестом вытерев губы, он поднялся к ее лицу.
-Еще хочешь пленить меня, сладкая чародейка? - шептал он, покрывая поцелуями ее шею, мочки ушей, щеки, глаза, - Хочешь оставить у себя навсегда забавного доктора? А? Хочешь спрятать и никому не показывать?
Опираясь на локоть, другой рукой он шарил по ее спине, ягодицам, ногам, притягивая, прижимая плотно жаркое тело к себе. Прижимаясь своим затвердевшим, как камень, мужеством к алеющему ее холму и мягкому низу живота.

Отредактировано Кале (Вторник, 15 мая, 2012г. 00:45:01)

Когда боль в руке стала невыносимой, а в голове созрела интересная история, Кале прекратил кружить Терезу. Донес до мягкого кресла и осторожно опустил в прохладный бархат, а сам сел на корточки перед ней и накрыл своими ладонями ее руки.
-Если тебя это хоть как-нибудь утешит, я могу рассказать тебе историю, как меня тоже чуть было не изнасиловали в Тортуге, когда мне было 13, - он улыбнулся, заглядывая снизу в ее глаза, видимо, не обнаружив в них отказа, продолжил, - Так вот, мне было 13, и я сбежал из дома и сумел всеми правдами и неправдами добраться до Тортуги. Премерзкое место, я тебе скажу. Рассказы об отважных и бесшабашных пиратах разбились о суровую реальность пьяных, вонючих и беззубых рож с омерзительными привычками. Некоторые из этих ублюдков, увидав мечущегося по улицам смазливого мальчугана, а в детстве я был очень смазлив, не то, что сейчас – одноглазое чудовище, так вот, увидав мальчишку без родителей, ха-ха, желали разнообразить свою жизнь на берегу между многомесячными походами в море и подкатывали ко мне с предложениями сомнительного характера. Многие ограничивались только словами и получали злой ответ, пинок ногой куда придется и вид меня убегающего в ближайшее заведение. Я там пробыл уже три месяца, меня кое-где даже запомнили. Одна мамка борделя, как сейчас помню, «Красные киски» даже прикармливала меня и тайно проводила в какую-нибудь пустующую комнату спать. Материнский инстинкт проявлялся. Я подрабатывал мальчиком «принеси-подай-идикхаккару-не мешай» и курьером. Бегу, несу какое-то устное донесение от одного матроса шлюхе в «Киски», и так вышло, что кратчайший путь лежал через темные задворки как раз к черному входу в бордель. Бегу себе, никого не трогаю, озираюсь по сторонам, чтоб на нож не напороться, а тут прямо передо мной возникает здоровенный бугай и хватает меня за шкирку. «Кто это у нас тут бегает, а?». Я ему отвечаю своим еще детским голосом, чтобы шел он к хаккару в койку, а честных курьеров не трогал. Тип был совершенно оторванный от реальности и ударенный на всю голову. Как держал меня за шкирку, так об стену и приложил. У меня голова в кровь, мысли вперемежку. Сразу встать я не смог, а этот, видать, подумал, что я отключился, хвать меня за пояс и штаны стягивает. Тут я как заверещал, как начал его пинать. Оружием я тогда еще не разжился, но после этого случая со мной всегда была заточка. Ору, вырываюсь, но у него руки сильные, большие. Хватает, тащит к себе и по башке кулаком бьет. Мне повезло, что это все происходило недалеко от «Кисок», и знакомая «бабочка» шла домой со смены. Проститутки, хоть народ и хитрый, и циничный, но к детям относятся так же трепетно, как и все прочие женщины. Она этого ублюдка булыжником по голове и двинула, да так, что у него мозги на этом булыжнике остались – сильная баба была. Обняла меня, гладит, целует, а я реву, как девчонка, не понимаю почему, но почему-то так обидно и гадко было, аж до слез. Она меня отвела в бордель, отдала мамке на поруки, та меня полночи чаем с бренди отпаивала, пока я не уснул, а на следующий день посоветовала украсть у кого-нибудь заточку и носить всегда с собой. Что стало с тем уродом, я так и не узнал. То ли его моя спасительница убила на месте, то ли покалечила хорошо, но на утро его тела рядом с «Кисками» не было. Вот такие пирожки.

Он с улыбкой наблюдал за ее действиями. Тереза успокоилась, не став при этом снова ледышкой и злючкой. Сейчас она была приятной и ласковой женщиной, и это состояние нравилось доктору. Целование пальцев, правда, смущало – он не привык, что пальцы целует ему женщина, а не наоборот. Это было странно и приятно – предоставить партнерше свободу действий и проявления инициативы. Нечасто ему выпадала возможность расслабиться и быть влекомым, женщины любят уверенных и ведущих за собой мужчин, но это порой сильно утомляет. Она захотела лечить его закровившую руку.
-Да, ну, зачем? Все нормально, покровит и пройдет. Меня обмазали заживляющими мазями, - слабо сопротивлялся он, но она все равно усадила его в кресло и побежала шаманить с бинтами и зельями.
-Ладно, если тебе хочется, я побуду пациентом. Все для тебя, милая.
Ему нравилось называть ее милой. Она действительно была милашкой: и когда злилась, светясь утробным синим светом, и когда прижималась к его груди, раскрывая свои тайны, и когда хлопотала с лекарствами. Кале сидел, развалясь, в кресле, подпирая правой рукой голову, и наблюдал за движениями Терезы с глупой не проходящей улыбкой и поволокой в позеленевшем до предела глазу. Он поймал блуждающую в полегчавшей голове мысль, схватил, как мышку за хвост. И эта мысль его озадачила. «Братиш, да ты запал на нее, серьезно запал». Он разжал пальцы, и мышка-мысль унеслась в свою норку в черепе, а доктор продолжил следить за лечильными хлопотами с глупой улыбкой.
-Что? А, крыса… После того, как меня вырубили, эти добрые люди забросили меня в темный тоннель. Я шел по нему, шел, и свалился в какой-то колодец. Там был мох, стол в центре и магические всякие знаки. И две крысы. Одна прокусила мне руку. Корабельный врач на Левиафане дал мне универсальный антидот, у меня есть еще амулет против ядов.
Он вздохнул. Возвращаться в жестокую реальность с покушениями, магами-маньяками и отвратительными тварями не хотелось.
-Маг… пфф… Он был голубоглазый, такой весь из себя, - доктор скривился, - выхолощенный, вылизанный, такой, который кусок мяса возьмет двумя пальчиками и носик сморщит. «Фе, какая гаадость», - он спародировал писклявый голос, - Кстати, приходили они не совсем за мной. Я тебе не сказал сразу, а потом недосуг было. Ко мне в больничку пришла пару дней назад эльфийка, сказала, что беглая принцесса, что ее пятнадцать лет держали в плену, а теперь она спасается от погони. Она была ранена, я ее подлечил, уложил, а на следующий день пришел этот выпендрежник со своими амбалами. Девчонку забрали и меня за компанию. Остальное ты знаешь. Время… время… Не знаю. Ну, пара-тройка часов до прибытия сюда прошло, накинь сколько я тут дебоширю еще, - он усмехнулся.

-Как много вопросов, ой-ой. Давай по порядку. Эльфийка беловолосая, да. Сказала, что наследница правящего дома. Особые приметы я не разглядывал – доставал стрелу из легкого и перевязывал. Люди прощелыги были большие и страшные. Не в смысле страх нагоняли, а в том смысле, что уроды все, как на подбор. Уличные головорезы, не иначе. Тоннель и нора в паре-тройке часов полета на Левиафане, я же говорил. В каких-то лесах. Мы, во всяком случае, выбрались в лес. Там и курган этот должен быть недалеко. Ты бы себе тоже руку намазала, а то опять кровь пошла. Все мои старания насмарку, я обижусь, - он снова улыбнулся.
-Зачем тебе это все знать? Только не говори, что пойдешь за меня мстить, я в это не поверю никогда, ха-ха.
Внимательно рассмотрев кулон, доктор только пожал плечами. Этот знак ему ни о чем не говорил, разве что был довольно симпатичным, хоть и перегруженным деталями.
-Я точно знаю, что видел на шее этого типчика такой же кулон с крыльями, как ты мне показывала. Если бы не он, я бы не подумал на твой дом и твои коварные замыслы, потому что мотива так и не обнаружил. А ты знаешь эльфийку? А этого глазастого тоже знаешь? Там еще в норе на нас с Элайдрин напал хренокрот, огромный такой, но тупой. Мы его убили, - чуть не забыл о такой важной детали, - Он занимал почти весь проход, шире меня раза в три, такая туша…

Отредактировано Кале (Вторник, 15 мая, 2012г. 19:06:24)

Кале кивнул и коротко отвечал:
-Намешай.
Стоило расслабиться, и усталость пережитых событий рухнула на плечи полутонным грузом. Хмель выветрился, желание медленно угасло, остались только размышления о безумной череде безумных приключений. Почему-то доктор почувствовал себя таким старым, глубокая складка прорезала гладкий лоб. Одновременно хотелось есть, спать, курить и еще выпить. Все пороки и мелочи слетелись, как магические мотыльки на кровь. Тереза намешала новую порцию и подала чашку ему. Бинт успел снова присохнуть к ее ране, пришлось отмачивать в этом замечательном растворе, который она рекламировала.
-Милая, - произнес он хриплым голосом и быстро откашлялся - у тебя будет, что покурить. А то я без курева помру у тебя на руках. Только не сигары, я не умею их правильно курить, а не правильно – они выжигают мои легкие.
Одно радовало – ей хватило благоразумия (или усталости?), чтобы не убегать воевать с толпой отморозков в одиночку и прямо сейчас. Хотя, кто знает, может она опять его обманывает: уложит спать, чтобы не возмущался, и сбежит на бойню. Это в ее стиле. «Рассуждаешь, будто сто лет ее знаешь», - саркастично заметило сознание, но у доктора было чувство, что он и правда давно знал Терезу. Может, просто часто сталкивался с таким типом женщин.
-Если попросишь остаться, останусь. С удовольствием, - добавил доктор, - Но пообещай, что не сбежишь драться среди ночи. Хотя бы не одна.
Осторожные мазки по краям шва, потом еще осторожнее по самому шву. Он почти разошелся, ну, зачем она опять повредила себе руку? Бинт ложился ровно и быстро, запечатывая рану на этот раз, наверное, до полного выздоровления. Чем же она себе так руку пропорола? Он что-то и забыл поинтересоваться.
-Тебе еще нужно спину намазать, а то… Поворачивайся, - покрутил он пальцем, - Ай, иди сюда, садись, - он указал Терез не свои колени, - Садись, не бойся. Ты легкая.
Усадив все-таки девушку на колени и задрав рубашку, которую она подобрала, Кале мягко протер порезы обеззараживающим пенящимся средством. Почему-то только сейчас пришла мысль, что после сражения с крысами скальпель он не продезинфицировал, даже не вымыл. Хорошо, что Тереза сидела к нему спиной и не видела, как загорелось его лицо от прилива жгучего стыда. За свое безумное поведение, за причинение ей боли и ранений, вообще, за весь этот вечер. Он прикусил и без этого поврежденную губу, стало больно, хоть крови и не было. Кончиками пальцев, чтобы не доставлять ей лишних на сегодня страданий, он нанес на порезы лечебный гель и аккуратно опустил рубашку.
-Готово, - снова его голос слегка просел. Кажется, пока суть да дело, он успел простудиться, - Только постарайся не спать на спине, чтобы там зажило. Порезы неглубокие, но лучше на них не ложиться.
Он оставил руки слегка касаться ее бедер. Нейтральный вариант. Захочет - встанет и уйдет, не захочет... Так даже лучше.

Он задумчиво проводил ее до кровати взглядом зеленого глаза и несколько минут после сидел неподвижно, глядя в никуда и размышляя о чем-то очень личном и далеком, пока, наконец, зверское желание наполнить легкие отравой не взяло верх. Бесшумно встав и проследовав к столу, он начал осторожно искать по ящикам заветный табак. Ящики выдвигались как назло с трудом и скрипом, трубка и кисет по иронии оказались в самом последнем ящике, в который он заглянул. Трубка, хоть и старая, была побогаче его собственной, впрочем, таковыми были практически все трубки, которые ему попадались, и шире. Табака в нее вмещалось больше, пришлось забивать с учетом этого нового факта. Волшебство, что в доме, полном магов и магических штучек, в том же ящике нашлась и кремневая зажигалка, от которой доктор и прикурил, открыв перед этим окно.
Он высунулся почти по пояс, рискуя вывалиться вниз, старательно выдувал дым наружу, не позволяя ему влетать в комнату, и рассматривал ночной пейзаж. Укутанный в темно-синюю шаль заброшенный сад с увитыми диким виноградом ветками деревьев, бледный свет луны, освещавшей одним боком часть этого сада, из-за чего другая часть пряталась в густой, чернильной тени, стрекот редких цикад и неких малознакомых ему насекомых. Две огромные многоглазые собаки-мутанта весело носились по саду, играя в увлекательную игру «откуси приятелю лапу», иногда останавливаясь и подвывая, наверное, зубы другой псины перед этим достигали цели. В целом же ночь была тиха, спокойна и прохладна. Горечь табака, достигнув легких, впитавшись в кровь и вместе с ней пропутешествовав до мозга и конечностей, навевала расслабление и умиротворение. Дурная и вредная привычка, сводившая на нет его попытки вести здоровый образ жизни - все эти упражнения по утрам, овощи на завтрак, крепкий и здоровый сон. Доктор дымил, как вулкан, и ему это нравилось. Его не смущали даже виденные не раз и не два легкие завзятых курильщиков – черные, пропитанные, как губка, смолой и липкой дрянью. Он прекрасно осознавал, что у него уже такие, но отказаться от пагубной привычки не мог. В конце концов, это был единственный легальный и почти не доставляющий окружающим забот способ снять стресс.
Докурив, затушив и выбив трубку, он отправился в постель. Хотелось есть, но еще больше хотелось упасть и забыться долгим, крепким и, возможно даже, здоровым сном. Леди не выделила ему комнату для гостей, поэтому он решил, что погреет ее сегодня теплом своего тела, и нырнул под одеяло. Нашарив там Терезу, он обнял ее, уткнулся носом в щекочущие, непослушные волосы и моментально уснул. Ночные полеты – обязательные спутники безудержного пьянства – даже не успели его потревожить, так сильно он утомился за это долгий-долгий день.

- Развяжите мне руки… - ее голос показался здесь еще тоньше, тише, и от этого только жалостливей. Дышала она порывисто, все срываясь на всхлипы и плач, но слез на ее щеках не было. Она терпела. Она ведь привыкла. Хотя, к чему она привыкла? К тому, что люди глухи к ней?  К тому, что ее не хотят понимать и слушать? К тому, что никто не выслушает и не прислушается? Ко всему этому – безусловно. И все это она смиренно выдерживала. А к связанным рукам, заломленным за спину, темноте и сырости – извольте, человеком она быть не переставала, и все это ей очень не нравилось. Любое ограничение свободы как таковой, привыкшей к вседозволенности и безнаказанности блаженной Кларе, казалось сущим адом и худшей пыткой. Она бы все сейчас отдала за то, что-бы очутиться снова в сторожке деда, на своем пролежанном топчане, чем в неизвестном подвале, под присмотром злых, и без того ясно, жестоких людей. Но попыток она не оставляла, и продолжала повторять одну и ту же фразу, упорно, на разные лады, с каждым разом все жалостливее и пронзительнее – Развяжите мне руки, прошу.
- Замолчи, сделай милость?! Тебя никто не развяжет, пока не узнает наверняка, чем ты там занимала, бродяга! – выпалил, наконец, мужской, сухой голос с хрипотцой, и снова замолчал. Так было примерно раз в полчаса – охранник подавал голос на все просьбы пленницы, и затихал вновь. Ему явно не доставляли удовольствия эти ее мурлыканья и невнятные лепетания, лившиеся из уст девчонки уже который час. От ее голоса у него уже неприятно защемило в висках, и он бы не против был и выполнить ее просьбу, да только за подобную проявленную самодеятельность едва ли кто-то похвалит. Мало ли чего от нее ждать стоит? Может она ненормальная какая? Или магичка? Вот так развяжешь ей ладошки – а она раз – и заклинание начнет плести! Ну да нет, не похожа она на волшебницу, с какого бока ты на нее не посмотри. Обычная попрошайка, каких на улице сотни бродит. Девка как девка, чего от нее. Силы в руках особой нет, видно что некормленая, щеки вон запавшие, гляди переломится. А ведь руки он ей хорошо связал, на славу таки.
И ведь действительно, руки у нее были связаны не абы как. Ладонями девушка и пошевелить не могла, ни то, чтобы что-то взять или пытаться распутать узел. А ведь при желании она бы и могла попробовать…Да только стоит ли? Ее ведь опять свяжут, еще крепче, чем в первый раз. Оставалось лишь уповать на одно – скоро все закончится, она ведь уверена в том, что ничего не делала,  и это ведь точно так. Она врать не умеет. Всю правду скажет, что знает. А что она знает? Да ничего. То что порой бродит ночами? Это известно. А что делала там она – это дело пятое.
Тишину прервал скрип дверей, и в комнату зашел уже известный Святой, мужчина – он был одет богаче и ярче всех остальных, повязавших ее. Наверняка он ими как пешками правит, да. Главный тут. Может хозяин? Он уверенно подошел к девчонке, наклонился к ней и неприятно оскалившись, выплюнул:
- Ну оборванка, жди. Сейчас все из тебя вытянут. Врать ты нам могла, а госпоже не посмеешь. Поверь уж мне, я повидал. – слова его показались Кларе еще омерзительнее, чем сам мужчина. В сознании девушки вырос жуткий образ какой-то совершенно ирреальной живодерки, которая сейчас уже направляется сюда. А может…Может все обойдется? Может поверят ей? Или…нет?
Время тянулось лениво, еще медленнее чем до этого. Ожидание всегда самое мучительное, а когда ему сопутствует неизвестность – так оно вовсе превращает время в патоку или густой сироп. Она прикрыла глаза и стала ждать. Сердце билось все тиши и тише, только легкой и мерно отдавалось в висках. Была ли она готова? Была. Только вот можно ли быть готовой к тому, что неизвестно?
И вот, наконец, темноту во второй раз разрезала тонкая полоска света естественного. Здесь все освещалось только единственным магическим светильником – не очень ярким, и глаза девушки уже привыкли полумраку подземного мешка, в котором она находилась довольно долго. Но все это было не важно – пришла та, о ком Клара думала последние минут десять, и к радости самой Святой – ожидания ее оправдались. Все так.
Госпожа оказалась молодой миловидной женщиной, с аристократической внешностью, тонкою фигурой и уверенной походкой. Такими и были настоящие аристократы, каких видела Клара порой на улицах. Бояться она стала значительно меньше – будто наперед чувствовала что незнакомка не опасна. А может и это предчувствие ложное? Нет, интуиция обманывала ее слишком редко.
Женщина осведомилась о каких – то результатах, и Клара тут же вспомнила то, как ее руки заламывают двое мужчин. Девушка напряглась, и посторалась отогнать воспоминания поскорее, ибо разговор с женщиной должен был многое прояснить, а к нему нужно подойти со всем пиететом  и собранностью.
- Здравствуй. Я - Тереза из дома Лирандар. – удивительно вежливо и кротко обратилась хозяйка темницы к Птицеловке - Как тебя зовут?
Девушка открыла глаза и посмотрела на женщину. Что-что, а вызывать жалость Клара умела филигранно. Взгляды их встретились, и не опуская светлых очей, Святая промолвила одними губами.
- Клара. Меня зовут Клара. – ответила она тихо, неторопливо, четко – Я… Я ни в чем не виновата, поверьте мне, прошу вас. Развяжите мне руки…Ладони пекут и колет в них.