Новый день выдался погожим и ясным. Меж крон могучих деревьев, сплетённых меж собою, просвечивала  небесная синь, яркая, какая только и бывает в волшебных лесах. Незримые волны тёплого воздуха парили от прелой земли и поднимались вверх, обдавая влажным жаром крошечных пикси, развалившихся на раскидистых ветвях старой бузины и разморенных глубоким, беспробудным сном.
Эйлид очнулась раньше всех. Юная, неугомонная фея истомилась безделием и теперь раскачивалась на молодом и гибком побеге, выглядывая чего-нибудь поинтереснее своих сородичей во власти дремоты.
- Да сколько можно спать! - Она принялась гипнотизировать взглядом ближайшего к себе кроху, воображая, что он вот-вот захлебнётся утренним воздухом и, издав громогласный храп, свалится со своего ложа, перебудив всех кругом.
- Вот будет потеха!  - Нет, феи, как правило, жили меж собою дружно, а если и пакостили по случаю, то исключительно беззлобно да исподтишка, и, конечно же, стойко не сознавались в том ни под  каким видом.
-  Ну же! Просыпайся, ну!  - Пикси, действительно, шумно глотнул воздуха, издав смешной вибрирующий звук, но, вопреки ожиданиям Эйлид, только лишь перевернулся на другой бок, не потревожив никого из спящих.
Фея закатила глаза  и укоризненно цокнула языком. Отчаянию её не было предела ровно до той поры, покуда она не зацепила взглядом здоровенного дылду, который волочил за собой по земле на сланце из зелёного лапника тушу убитого оленя. Он топал тяжело, натужно, пыхтя и фыркая, точно ошарашенный лис, сунувший свою узкую морду в муравейник за каким-то надом. Дылда бурчал себе что-то под нос, неразборчиво, но складно. Заинтересовавшись, Эйлид вспорхнула, с силой оттолкнувшись от ветви так, чтобы посильнее раскачать её и обдать устроившихся на уровень ниже холодной росой. Возмущённых воплей она уже не услышала - всё её внимание занимала песенка, а это была именно она, которую напевал удачливый, нужно полагать, охотник.
Эйлид страсть как любила всякие песенки, особенно весёлые, задорные и, чего уж греха таить, не всегда приличные. Фея подлетела совсем близко и, наконец, сумела расслышать слова. Куплет оказался совершенно пустячным, малоосмысленным набором смешных рифм и только. Однако, много ли надо, чтобы позабавить крошку? Так и следовала она за довольнёхоньким здоровяком, прячась средь листьев и теней, хохоча тоненько, неуловимо для чужого слуха, если слова складывались особенно удачно. 
Но вот охотник свернул к большой, натоптанной тропе. Всякий знает, что крутиться вокруг хоженных мест себе дороже - прихлопнут ненароком, точно назойливую мушку, сослепу или по делу. Эйлид устроилась на мшистом покарёженном пне, нахохлилась и принялась плести иллюзию, нетерпеливо переступая с ножки на ножку. Ничего эдакого  у неё наверняка бы не вышло, но вот обмануть чуткий слух следопыта она не так уж и запросто, но могла.
По лесу прокатился далёкий волчий вой, одинокий сперва, усиливающийся многократно ещё десятком вторящих ему голосов после. Охотник замер, оглянулся напряжённо и ускорил шаг посильно. Фея наморщилась, топнула пяточкой, сощурилась и усилила морок - протяжное звучание стало неумолимо приближаться, создавая впечатление, что целая стая ринулась следопыту наперерез. Тот, конечно, струхнул, бросил свою ношу и припустил что есть мочи, совсем скоро скрывшись из виду.
Эйлид  заливисто хохотала, ухватившись руками ха живот и приплясывая. Жалко, что  поблизости не оказалось никого из сородичей, и некому было разделить с ней этот мимолётный триумф. Уж они-то наверняка бы оценили затею.
- И вправду странно, никого не видать.  - Фея вновь поднялась в воздух, исследуя ту часть леса в которой оказалась. Она заглядывала в каждый угол, где, ожидаемо, можно было обнаружить представителей лесного народца, но так никого и не встретила.
В мытарствах своих крошка изрядно проголодалась и присела на мягкий мох у кустов душистой земляники, намереваясь понадкусывать как можно больше ягод - чтоб другим не досалось.  Прикончив парочку целиком, Эйлид приступила к своему злодеянию. Удивительно, но паточный и тяжёлй флёр спелых ягод перебивал какой-то другой, ещё более приторный аромат. Она отвлеклась на него один раз, потом другой, а после и вовсе отправилась на поиски источника. Им оказались небольшие кусочки, обсыпанные белёсой пудрой.
- Кому только понадобилось расскладывать их на аккуратном фиолетовом платоче прямо в центре земляничной поляны. - Феечка огляделась - никого кругом. Прислушалась - ничего необычного. Неутерпев, спустилась к угощению и осторожно хватилась за один из ломтиков.
- Ой!   - Она выронила его из рук. - Как...Как липко!   - Пикси облизнула палец. - И сла-а-адко! - Нужно ли говорить, что сладости Эйлид любила куда больше скабрезных песен и, конечно же, презрев всяческую осторожность, она принялась лопать вкусняшки одну за другой.
Маленькая, совсем ещё неразумная фея никак не ожидала, что, как только она коснётся ступнёй платка, отяжелев от количества лакомства, которого на удивление много поместилось в её крошечном тельце, вокруг словно из ниоткуда возникнет остов из серебристых, ирающих солнечными биками, прутьев.
- Вот те раз!   - Просветы меж путами были несоразмерно велики, и Эйлид уверенно направилась наружу, намереваясь миновать эту преграду, но отлетела и упала навзничь, отброшенная таинственной силой. Долго билась она, не желая мириться с заточением, но запал её постепенно поутих, а силы иссякли.
Спустя какое-то время появилось воистину устрашающее чудише невероятных для крошечной пикси размеров. Оно закинуло тёмной, непроглядной тканью клетку с заложницей, нисколько не обращая внимания на её возмущённый, полный отчаяния надывный писк.  Потянулись часы ожидания...

Случилось так, что на головы похитников не обрушился рой возмущённых исключительной бесцеремонностью по отношению к собрату крошечных пикси. Боюсь, даже если кто-то из них и стал бы свидетелем подобного свершения, он навряд ли вступился, разве что похохотал бы над чужими злоключениями, да полетел прочь, разнося новость по округе, приукрашивая её всё новыми и новыми комичными подробностями. Такова природа фейри. Эйлид не пристало пенять на подобное отношение, ибо сама она поступила бы именно так, окажись по другую сторону магической клетки.
Нужно заметить, что клетка эта безобразным образом раскачивалась из стороны в сторону, будто её подвесили под потолком бесхитростной крестьянской повозки, что мчалась без устали  на осеннюю ярмарку в ближайший город по пригоркам и ухабам, в азартном предвкушении дороги особо не разбирая. Тот, кто пленил её, не очень-то и заботился о сохранности своего живого груза. Фею мутило от каждого нового толчка, кружило голову, а всё её платьице очень скоро стало измазанным липкой сахарной пудрой.
- Что за изощрённая пытка! - Как оказалось, фее совершенно невозможно было не только пролететь в широкий зазор между прутьев, но и схватиться за металлические стержни, чтобы обрести хоть какую-нибудь опору. Бедняжку кидало в пространстве хаотично и непредсказуемо. Пару раз, подпрыгнув, она изобразила необычайной сложности кульбит, который наверняка не смогла бы повторить нарочито. 
Что ни говори, а способность к приспособлению сильна у каждого существа этого мира, если только оно желает выжить, конечно. Эйлид, само-собой, была крайне жизнелюбива, потому довольно скоро приноровилась к ритмичному раскачиванию своей темницы, а спустя некоторое время и вовсе, обессилев, задремала.
Пробуждение для неё ознаменовалось ощущением того, что мир вокруг перестал таки вращаться. Кругом по-прежнему было темно и непроглядно. В сложившейся ситуации фея могла лишь слушать голоса, вступившие в спор по её душу, не иначе. Она не понимала ни единого слова, ведь до этой поры, пикси встречала одних только эльфов. Более того, именно их наречие феи-крошки использовали в общении меж собою и других языков не разумели. Благодаря тонкому, чуткому слуху Эйлид сумела явственно различить интонации, но только лишь они, увы, не могли поведать ей многого.
Один из вступивших в беседу имел голос заискивающий и блеющий от превозношения или, положим, страха. Другой - норовистый и возмущённый, хоть и смягчёный в должной мере раболепством. Ещё один был бархатистым, с приятными вибрирующими нотками, точно, как у мурчащего дикого кота, довольного сытным обедом, однако, одновременно с этим тон говорящего явно довлел над прочими, не терпел пререканий и слышался Эйлид обличённым пренебрежением, проявляющимся в звучании снисходительной иронии, призванной уничтожить всякое самообладание.
Фея приблизилась к магической преграде, прислушиваясь пуще прежнего. Ей показалось забавным научиться копировать подобные акценты. Да-да, крошечная феечка нисколько не теряла расположения духа да думать не думала о том,  что может больше никогда не вернуться в леса Сельмирион.
Клетка снова качнулась - её подняли в воздух и опять куда-то поволокли. Возмущённая сим фактом пикси вновь начала недовольно бухтеть и причитать, но к ней, ожидаемо, никто не прислушался.
Стоило Эйлид обрести точку опоры, как тканевый купол с её темницы сорвали, дав солнечным лучам, тысячу раз отражённым от глянца изысканных интерьеров, очертить её крошечную фигурку. Фее пришлось зажмуриться от яркого света, он ослепил её на время, и окружающее не сразу обрело узнаваемые очертания.
- Отпусти меня несносный дылда ! - Запищала пикси, потрясая в воздухе крохотным кулачком, грозя похитнику и наивно полагая, что нахохленная и чумазая она имеет хоть сколько-нибудь устрашающий вид.
Вот только дылда отвернулся от неё и устроился напротив странного предмета, назначение которого крошке совершенно не шло на ум. Она даже чуть вытянула шею чтобы получше рассмотреть, но вскоре бросила это занятие, распыляясь от того, что тот, что умыкнул её, казалось, и вовсе потерял интерес к своему приобретению.
Показательно громко фея прокашлялась, прочищая горло и, вплетая в каждое слово магию иллюзий заговорила так, чтобы её слова могли услышать.
- Немедленно, слышишь, сейчас же отпусти меня, несносный воришка. - Голосок её всё равно получился очень тонким и звонким, высоким, как звучание серебряных колокольчиков в гривах крылатых лошадей, что носили на своих спинах эльфов леса Сельмирион.
- Пусти, или заколдую! - Эйлид поднялась в воздух, часто-часто трепеща почти прозрачными, опалесцирующими крылышками, и упёрла руки в бока, выражая тем самым всю степень своего негодования.

Это возмутительно! Дылда оказался совершенно невосприимчив к эмоциональным пассажам подобного рода. Фея могла разоряться сколько угодно долго: корчить рожи, кривляться, ругаться и грозиться  - всё без толку. У неё никак не получалось привлечь к себе должного внимания. От собственного бессилия Эйлид распылилась ещё больше, вот только, что она могла сделать с этой несправедливостью?
Пикси дула губы от обиды и сопела недовольно, точно капризное дитя, которого поставили в угол за повинность. На самом деле, ей было весьма и весьма интересно, всё, что  её окружало. Ей не приходилось до поры пребывать в чужих жилищах, и каждый предмет интерьера вызывал удивление и желание немедленно разузнать для чего, почему и каким образом.
Взаимодействия между обитателями  этого дома также были занятными. Каждый новый посетитель был необычайно угодлив по отношению к дылде, совсем как все крошечные пикси по отношению к своей королеве Лицинии, отличающейся грозным нравом и непостоянством в привязанностях. Правда, этот велетень нисколько не походил на венценосную особу. У него не было ни короны из  ветвей, цветов и листьев, ни затейливого рисунка на коже, а самое главное, у него не оказалось крыльев. Чего бы перед ним заискивать? 
Суть беседы по прежнему была Эйлид не ясна, она даже растерялась немного, когда великанша поставила в её клетку кадку с водой, и плоский блестящий диск, более всего походивший на окаменевшую шляпку белой скрипицы, на который аккуратной горкой была насыпана пыльца. Именно её приторный флёр и сбил фею с панталыку на земляничной поляне. Решив, что не притронется более к подобному угощению, крошка спустилась к воде и зачерпнула немного влаги, сложив ладошки лодочкой. Она старательно отмывала моську от липкой патоки, корча при том комичные рожицы, ибо вода оказалась студёной. 
Сложно сказать, обладала ли Эйлид тонкой музыкальностью - она никогда ранее не слышала подобного звучания, но мелодия, излившаяся из нутра загадочного инструмента в мгновение ока заполнила всё пространство  необычайно чувственными эманациями и захватила всё её внимание. Неловко обтерев руки о подол своего платьица, фея приблизилась к прутьям клетки, вслушиваясь зачарованно и поглощёно. Импровизируя вариации в близких друг к другу тональностях, незнакомцу удавалось добиться однородности и лёгкости акустической эмиссии, которая не могла не поражать своей всеобъемлющей масштабностью. Совсем не то, что дурацкие песенки из надрывного горла бесталанных неумех.
Эйлид не решилась нарушить молчания, воцарившегося после того, как, постепенно затухая, мелодия иссякла - так и стояла заворожённая. Но волшебство момента разрушил дылда, который сразу же потерял всяческое очарование, проявив возмутительную придирчивость в рассмотрении фигуры феи-крошки.
-Вопросы? - Эйлид оглядела себя, чувствуя неловкость от чужой проницательности.
Она задумалась. Совершенно ясно, что любые выпады и причитания будут проигнорированы, поэтому крошка решила создать иллюзию радушия и не перечить желаниям своего пленителя.
-Мы исконные обитатели леса Сельмирион. - Заявила фея, важничая. - Могу-у-ущественные волшебники. С нами лучше не связываться, целее будешь. - Заключила она доверительно.
А дальше Эйлид принялась рассказывать всяческие небылицы, про злодейства королевы Лицинии, держащей в ужасе всех прочих обитателей волшебного леса. Она говорила и говорила, сочиняя на ходу, увлечённо и самозабвенно предаваясь безыскусной лжи. Нет-нет, Эйлид обманывала не потому, что хотела кого-то запугать, просто считала правду слишком скучной и нудной, вот и приукрашивала факты, наводя на облик лесного народца напраслину почём зря. Пикси оказалась весьма словоохотливой...

Отредактировано Эйлид (Четверг, 3 января, 2019г. 17:01:10)

Путаясь местами в хитросплетениях выдуманных историй, Эйлид быстро переключалась с одной на другую, не поспевая за ходом собственной мысли, преломляющейся множество раз по ходу её повествования. Фея рассказывала вдохновенно, эмоционально, активно жестикулируя в тех местах, где просто слова было недостаточно, чтобы выразить всю меру эмоциональной окраски описываемых ею событий.
Шутка ли, но дылда с видом невозмутимым и заинтересованным принялся скрупулезно записывать каждую озвученную историю. Похоже, всей его природной проницательности не доставало, чтобы вникнуть в суть беззлобного обмана прирождённой выдумщицы. Подобное положение дел только лишь подстрекало крошку, и угомонить её, казалось бы, не представлялось возможным, однако, коварству похитника не было границ.
- Власть над дылдами? - Поза Эйлид обрела, наконец, статику, что, безусловно, отражало её глубочайшую задумчивость.
- Нет-нет, чудища нам не нужны. Нету от их подчинения никакого проку, сам подумай. - Решительно заявила пикси, хоть никогда и не задумывалась на подобные темы. Может быть, до этого момента она вообще не размышляла о чём-то настолько глобальном. Жизнь фей беззаботна и не обременительна, нет им дела до целого мира, покуда есть над кем пошутить. Но тайны этой выдавать пленителю Эйлид не спешила. Мало ли, вдруг он проникнется её россказнями и отпустит крошку восвояси, остерегаясь связываться со столь могущественными представителями волшебного леса.
Не разгадав с ходу подлый замысел чудища, фея захихикала и поёжилась от едва ли ощутимых прикосновений шёлкового опахала. Она подавилась очередным смешком, стоило ему озвучить свою очередную “гениальную” мысль.
- Ай-я-яй!  - Пикси обеими руками оттолкнула от себя ость писчего пера и метнулась в противоположную сторону клетки, кувыркнувшись разок в воздухе по инерции.
- А если...если тебе руку одну оттяпать, отрастёт? - Эйлид скорчила рожицу, огляделась и нашлась со способом противодействия столь варварскому надругательству. Она решила во что бы то ни стало без боя не сдаваться. 
Феечка пролетела над ванночкой с водой, ударив по ней ребром ладони так, чтобы брызги полетели  в сторону блюдца с якобы угощением, мигом слепила из разбухшей и клейкой сладкой массы небольшой комочек и прицельно запустила его в противника. Комья сахарной пудры вряд ли смогли бы причинить значимый вред покусившемуся на её крылья чудищу, вот только, они вполне себе могли нанести урон его непробиваемому на первый взгляд самообладанию. Поэтому, Эйлид из последних сил храбрилась и не прекращала обстрела, не утруждая себя прогнозированием последствий этой шалости.

Исключительно кислая мина пленителя, ознаменовавшая его крайнее недовольство прицельным попаданием липкого снаряда, запущенного взбесившейся феей, и испорченным по такому случаю костюмом, заставила Эйлид ликовать в душе.
-Так-то!  Знай наших! Иш ты, чего удумал. Сперва умыкнул из дома, а теперь и разобрать по частям собрался! - Крошка изобразила неприличный жест, которого дылда уже не увидел, ибо предпочёл ретироваться и закинул клетку пологом во избежание повторения подобного конфуза.
- Правильно-правильно! Спасайся, покуда цел! - Фея была крайне горда собой. Ещё бы, она заставила противника позорно спасаться бегством.
- Ух я тебя, у-у-у... - Она расхаживала из стороны в сторону,  деловито размахивая руками, чеканя шаг, словно маршируя. Пикси вынашивала план мести, и каждое выдуманное ею для дылды злоключение было ужаснее и комичнее предыдущего.
Сперва она намеревалась пробраться к нему в опочивальню и спутать его волосы, сплетая их в десятки маленьких косичек, а то и слепить их клейкой массой, чтобы ему пришлось постригаться. Потом она воображала, как сотворит иллюзию необъятной неприглядной бабы, которая станет пред похитником посреди ночи в вырвиглазном наряде и примется требовать от него страстных лобзаний. А ещё лучше, накинуть морок на самого дылду, чтобы всякий видел его со здоровенными,  ветвистыми оленьими рогами, например.
- То - то он поделиться реакции служек. - Крошка зловеще хихикала и потирала ручки, пребывая всецело в азарте предвкушения.
- Женевьева, прекрати ухмыляться! - Кривлялась Эйлид, нарочно придавая своему голосу грубость, дабы он мог сойти за голос дылды. - Женевьева, изволь объясниться! - Она корчила рожи и энергично жестикулируя в то время, как вела содержательную и занимательную беседу, говоря сама с собой.
Со временем ажитация сменилась апатией, а апатия неподдельным ужасом и паникой. Нужно было срочно выбираться из клетки. Вероятность того, что её и вправду пустят на опыты была велика. С этого негодяя станется, а надеяться на избавление не приходилось. Только на собственные силы.
Восторгу крошки не было предела, когда она приметила, что,  уходя, дылда забыл затворить дверцу. Она не мешкая подошла к ней и толкнула створку, та качнулась, но невидимая сила не позволила ей распахнуться. Известно, на ловушку наложено колдунство, но, вероятно, даже отсутствие замка не нарушает контур плетения чар. Как ни старалась Эйлид, как не билась, ничего у неё не получилось.
Однако, сидеть без дела было никак нельзя, а промедление грозило потерей как минимум одного крылышка, что было самой настоящей трагедией для маленькой феечки. Ничего другого, как смастерить из подручных средств чучело и накинуть на него морок, изображающий её точную копию, пикси не придумала. Мягкий тканевый платок, сложенный особым образом, стал основой - болванчиком, которого Эйлид усадила аккурат по центру темницы. Сама же она спряталась за ванночкой с водой, набросила на себя полог невидимости, а на чучело своё отражение и стала ждать.- Вот бы дылда вернулся до того,  как мои силы иссякнут и мираж осыплется сотнями частичками волшебной пыли

- Ну наконец-то! Так и окочуриться недолго, ручки - ножки затекут в неудобной позе. И всё. Поминай, как звали маленькую проказницу. - Возмущалась Эйлид про себя, состроив злорадную гримасу. Предвкушая безграничное ликование от свершившегося обмана, она едва ли могла сохранить спокойствие и поддержание иллюзии покоя требовало от неё небывалого сосредоточения.
- Вот сейчас Дылда сорвёт полог и опростоволосится. - Пикси зажала рот ладошками, чтобы не рассмеяться и не выдать себя до срока, иначе розыгрыш можно будет смело считать провальным.
Время шло,  а мизансцена не менялась. Более того, повсюду снова разлилось это странное звучание, дрожащие и одновременно с тем пластичное. Мелодия плавно вздымалась, подобно парящему над водной гладью туману, для того, чтобы, достигнув предела насыщения, обрушиться надрывной трелью. Слишком сложная структура, слишком трагичная интонация, слишком интуитивно. Нет, правда, исполнение вполне себе могло сойти за способ общения, когда, не найдя слов, изыскиваешь возможность передать внутреннее чувство посредством звука. Вот только Эйлид были не понятны подобные знаки и впечатления. Вот, если бы можно было изобразить звонкую капель, ритмичную, звонкую и бодрящую - другое дело, а это умиротворение, даже уныние - никуда не годится.
Музыка прекратилась, растаяла, уступив место безмолвию, которое не смел нарушить никто. Своеобразная дань душевным терзаниям, положенным у истоков этой композиции. Шаги - Эйлид ещё больше пригнулась к полу. Ближе - зрачки её расширились, как у камышового кота, готового к прыжку. Ещё ближе - она задержала дыхание. И вот, полог откинут. Представления началось!
- Купился! Купился! Купился! - Всегда приятно получить подтверждение своего исключительного умения. - Сам весь такой из себя делово-о-ой. - Можно сказать, фея добилась своеобразного поощрения, способствующего закреплению выбранной манеры поведения. - А мы его...А-а-а…- Заверещала крошка с перепугу. - Ха-ха-ха-ха!  - Заблажила от переизбытка чувств. - Хи-хи-хи-хи-и-и. - Запищала в раздражающей слух, высочайшей тональности, дрыгая ножками, пытаясь избежать столь неприятных касаний.
- Согласна! На всё согласна! Только прекрати-и-хи-хи-хи. - Особых усилий и почти что невозможной концентрации потребовала от Эйлид ситуация, чтобы она сумела довести свой голос до границ дылдового восприятия.
- Ой, лопну! От смеха лопну! Камзольчик испачкаю, вот ей … - Пикси снова изошлась приступом писклявого смеха. Ей и думать до того не приходилось, что такая приятность, как задорный хохот, может доставлять столько неудобств.