Звуки шагов ещё долго не утихали. А сколько разговоров о том, как бесшумно эльфы ходят по лесам. Крадётся, как мамонт, ломая на своём пути добрую половину встретившихся веток. Вспомнился хворост потушенного костра. Интересно, кто же в конце концов принёс те веточки – шаманка ведь этого не делала… Не то чтобы Йин не было всё равно. Особенно теперь. Метка горела на плече, указывая путь и напоминая, что ей не по пути с ними. Что Фран уже не там. Йин нарочито медлила, с каждым шагом немного замедляя ход, чтобы постепенно отбиться от процессии. Она снова и снова жмурилась, чтобы, открыв глаза, успеть заметить в гранях своего зрения золотые отблески. Потом она считала сокращения своего сердца – и каждый раз отрезок времени, которое она могла наблюдать, прежде чем искры произошедшей метаморфозы сливались в резонансе с колебаниями болотной жизни, занимал одну систолу.
«Фран зовёт тебя?», - шептались голоса. – «Или Королева зовёт?».
Йин понимала их вопросы и не знала на них ответов. Поэтому, наверное, она промедлила так долго, пытаясь говорить с эльфом на чужом ему языке, слушая вполуха болтовню демоницы с неживой девочкой. Она долго боялась, что, придя, не увидит ничего, кроме застывшего образа, изношенной иллюзии. Можно ли остаться собой, впустив внутрь кого-то другого? Йин помнит, как скребла ногтями кожу, изучая реакции тела, которые казались ей чужими после тонких колебаний иных слоёв. Йин долго искала отговорки – магия, силы, ягоды, огонь – но теперь она устала их находить.
Шаманка присела на корточки и вздохнула. Голоса повторяли какие-то неясные слова, в ночной тишине тянувшиеся звуковым шлейфом за теми, кто шёл к каравану.
- К моему каравану, - пробормотала она машинально, когда голоса стали наперебой повторять последнее слово, услужливо опуская местоимения. Йин знала, что сама себе не верит. Прикосновение чуждого искажает места и вещи, делая непостижимым то, что раньше было вшито в твою жизнь. Они придут к каравану, раскрасят воздух вокруг руин своими голосами, своими мыслями, своими прикосновениями. В этот момент руины перестанут быть «её». В этот момент Йин услышит отголоски этой маленькой смерти, всегда нависавшей над шаманкой и уже несколько лет не ловившей её память в свою истощенную пасть.
О большой смерти знают все, а маленькую могут представить только те, кто сам такое видел. Или чувствовал. Поэтому в племени говорили о Медведе, но никогда не сравнивали этот момент утраты части своей души ни с одном животным. Она много раз задумывалась – кто бы это мог быть? – и ни разу ей не удавалось придумать.
Да, она ощутит кожей холодок дыхания маленькой смерти, сулящей беспамятство и одиночество. А потом она закроет глаза, снова откроет, посмотрит на караван, и потеряет то, за что могла бы держаться, если бы захотела. И кто из духов захочет остаться с ней?
- У меня это было трижды, - сказала Йингати, чтобы удивиться тому, как спокойно мог звучать её голос теперь. – Но первый не считается. Тогда мне не пришлось выстраивать связи заново.
«Тебе пришлось изобретать новые», - отозвался голос, всегда говоривший только на родном языке. – «Это тоже тяжело».
- Тяжело, но не так.
Она хотела ещё что-то сказать себе и болоту, но оборвалась, когда её взгляд, скользнув по уходящим во мрак силуэтам, зацепился за крупную жабу, выжидающе следящую за ней с кочки возле тропы. Йин уставилась на жабу в ответ. Жаба осуждающе прищурилась.
С момента, когда прежняя жизнь шаманки ушла на дно болота, прошла вечность-, и всю эту вечность она не осмеливалась поднять глаз с сырой травы, думая, что на этот раз изменился мир. На этот раз умерла маленькой смертью вся вселенная – чтобы отдышаться, подняться и снова запустить время. Жизнь распустила сплетенные нити и теперь связывала их заново, но в новом рисунке уже не было место чему-то важному. Например, ей самой. Например, Фран. Например, их связи. Время заигрывало с ней, качая хвостом, свисающим со звёзд, поменявших свои места, пока Йин не могла набраться храбрости посмотреть наверх.
Шаманка сунула руку в нагрудный карман рубашки. Пуговица на кармане оторвалась, но варган не выпал.
Жаба издала вопросительный первобытный звук. Йин кивнула ей. Она знала, что пойдёт. Поднявшись и выпрямившись, она приладила инструмент к губам и сделала первый шаг.
Песня Йин не была похожа на то безумное золото, что залило болото чуть раньше, окатив с головой её, Фран, тех, кого она не знала, но кто должен был направить мелодию превращений, и, наверное, её новых знакомых тоже, даже если они этого не заметили. Она не умела расцвечивать воздух. Но она умела чувствовать ритм. И резонировать. Дрожь костяной пластинки в своём остром звучании растекалась и заставляла легко дрожать окружающий мир. Шаманы, слушавшие землю, говорили, что каждый день происходят тысячи мельчайших землетрясений – слишком слабых, чтобы их почувствовали живые, но достаточно сильные, чтобы их заметил мир. Йин слышала землю хуже, чем воду, кровь или пламя, и никогда на улавливала этих подземных толчков, но верила тем шаманам, когда они говорили, что необъяснимое движение мертвых предметов и смещение расчерченных на земле границ происходят именно из-за таких землетрясений. В конце концов, она делала то же самое – завесы между мирами под звуками её варгана чуть дрожала, грозя в некоторых местах опасть или, напротив, приподняться, впуская её в мир духов. Песня шаманки прошлась по свернувшемуся узлом времени, заставив его шкуру, если та у времени была, встать дыбом от своего прикосновения. Жаба квакнула. Йин на варгане квакнула ей в ответ.
Голоса всегда пели ей, вплетая искренний восторг в ее музыку; Йин шла по болоту, не глядя перед собой, меняя маршрут, когда духи подсказывали направления. Она редко играла, потому что не хотела сдвигать миры понапрасну. Но если она брала в руки варган, значит, обратной дороги более не было.
Болото сомкнулось за ней, отрезая от тропы, от каравана, от Нерии, Сангвина и от всего. Болотные огни не решались влечь шаманку за собой, потому что свет, что её звал, был ярче их всех.
Королева в её видении превратила мир в улей. Йин, косясь на небо, и теперь замечала мерцающий узор из сот. Жаба шлепала чуть впереди, гордо, но немного обиженно. Йин начинала играть для неё, но заканчивала для кого-то другого.
Кого-то с тонким трепетанием золотистых крыльев. Кого-то, в чьем взгляде её расколет на сотню фасеточных образов лишь затем, чтобы она среди всех могла найти себя и вернуться обратно. Кого-то, чьё золотое касание, казалось Йин, отчаянно кровоточило – чем громче шаманка играла, тем больнее метка резонировала под кожей.
Кого-то, кто коснулся бы её, как всегда, своей белизной, чтобы Йин снова знала, в каком мире находится в каждую секунду своего существования. Магия крови сложная и глубоко личная, но связь, которую Йин чувствовала с Фран, была даже не в крови. В костях. Королева может, и влилась в её кровь. Но сможет ли она исказить ту правду, что всегда оставалась в костях?
Йингати неожиданно – и очень-очень яростно – ощутила, что, если понадобится, она вырежет кости из тела Фран, чтобы унести с собой эту правду и эти чувства. И будет долго слушать песню, к которой не притронется никто.
Звук варгана отдавался во всей её телесной душе, превращая каждое движение в особую форму дрожи, каждую клетку тела – в напряжённую струну. Йин забыла, где она - казалось, проходить сквозь время так же легко, как сквозь пространство. За жабой она следить перестала, надеясь, что та не будет очень сильно возражать. Перестала чувствоваться сырость одежды, тяжесть уставшего тела и страх истощенного мозга; ощущалась только предельная наполненность звуком и полное понимание мира – потому что только при предельной наполненности тело становится способно влиять на мир; давление, оказываемое изнутри, становится равносильно давлению внешнего мира; для растения потеря тургоресцентности означает прекращение роста; для души шамана её обретение – шанс вырваться из своего мира на Ту Сторону, прорвав завесу – и этот шанс каждый раз будет казаться первым и последним, потому что ничьему разуму не под силу запомнить такое напряжение и ничей разум не понадеется его повторить.
Йин выбросило на поляну также неожиданно, как забрало с той тропы. Она оторвала варган от рта и устало оперлась о ближайшее дерево, тяжело дыша и застыв в пределах захватившей её вибрации. Голоса молчали, но она знала, что они рядом. Она не останется одна больше.
Напротив неё поляна была залита золотом. Она делала вид, что не замечает, желая дождаться – узнает ли её кто-нибудь? Хотелось жмуриться и ждать, что Фран коснётся, подхватит её в её желании осесть на землю, и скажет что-нибудь, похожее на то, что она могла бы сказать до… того, что произошло. Прилив безумных и экстатических сил сменился неожиданной слабостью. Йин сглотнула и покосилась на Белую. Нет. Ничего не будет, как прежде. Она видела, как тень девушки перебирает членистыми конечностями, щелкает жвалами, огибает тело в поисках новых путей; слышала отдалённые напевы пурпура и зелени, заглушенные бело-золотой Песней, но всё ещё живые. Что-то изменилось. И Йин было бы достаточно узнавания.
И Фран узнала.
Отредактировано Йингати (Вторник, 2 июня, 2020г. 21:49:11)
