- Хах, Джейн, а ты помнишь, как почти спалила семейную библиотеку? а, девочка? - назойливый голос во тьме продолжал зачитывать список всех шалостей, с которыми довелось столкнуться маленькой девочке волшебнице. Она и была ею - видела себя в зеркале, девчушку с растрепанными светлыми волосами, изрядной порцией веснушек на по-детки курносым носике и большими голубыми глазами, в которых на миг блеснуло пламя прошлого события, а так же обидчиво поджатыми губами.
-Помню... огрызнулась волшебница в ответ на подколы ее дражайшего братца, который сейчас вышел из тени, отразившись в зеркале позади маленькой Джи. Только в отличии от близняшки, Джейн был таким, каким волшебница в последний раз видела его в реальности. Не во сне, где была сейчас. Высокий и крепкий, с теми же светло-пшеничными волосами, только прямыми. И серо-голубые глаза, которые наследуют все прямые потомки Арренов.
- Считаешь, магия - твой друг? Частичка тебя, которая всегда выручит...да? луч света, что падал сверху на девочку, задел и скривившиеся в ухмылке мужские губы.
- Да, считаю. - произнесла она уже взрослым, привычным голоском, и тут же перед ней возникла пропасть, а она - на самом краю.
Девушка чувствовала холодный ветер в спину, подталкивающий ее к обрыву и развивавший на ветру ее длинные золотистые космы. А потом и тот крохотный островок почвы под ногами стал рушиться и осыпаться вниз. Волшебница закричала и полетела вниз, даже не видя земли под собой. Вокруг было белым - бело.
- Ну что, поможет тебе твоя магия? - девушка пыталась коснуться своей искры, но не получалось - магия не отзывалась.
- Поможет? угасающий хохот в спину, перед тем, как упасть во мрак.
Моргнуло. Яркий свет пламени свечей, гомон людей, собравшихся на балу по какому то поводу и музыка. Джейн стояла в платье, выдержанном в бело-голубых тонах и наблюдала за танцующими парами. Похоже что танцевали все, кроме нее одной. Отовсюду слышался смех, звон хрустальных бокалов, шепотки и сплетни, что глушила мягкая музыка. У Джейн в голове успела проскользнуть мысль - что я тут вообще делаю?, когда ее руки мягко коснулись.
- Потанцуем? Да, Измаил не знал всех манер, как следует господам приглашать на танец дам, возможно он даже и танцевать то толком не умел... но в этом простом жесте девушка узнала художника.
Ощущение чего то теплого и близкого в обстановке далекой от комфорта все таки смогли сделать так, чтобы девушка широко улыбнулась, демонстрируя ровный ряд жемчужных зубов и ямочки на щеках. А дальше закружилось - во сне всегда так ярко и не четко. На удивление, но оба партнера танцевать умели и кружились в мягком вальсе на ровне со всеми, ни разу не наступив друг другу на ногу. Внезапно сон прервался и перешел в новый. Тот же зал, тот же бал и вместо музыки уже знакомый, жуткий смех.
- Друг тебе магия? Джейн оглянулась и увидела множество тел лежащих на мраморном полу. Застывшие стеклянные глаза смотрели на нее и отражали пламень еще не погасших, но изрядно оплывших свечей, а некоторые гасли прямо сейчас, медленно погружая комнату в благословенную тьму. Волшебница пыталась понять что же произошло и... внезапно увидела то самое лицо. Зашуршал шелк платья - девушка бросилась вперед, зажимая рот ладонью.
А когда упала на колени, подхватила безвольное тело художника, который, впрочем, еще был жив.
- Это все из за тебя. - шепнул он, оставив волшебницу повторять лишь "нет". Почему?
- Посмотри на них. Посмотри что ты наделала, девочка. Не ты, говоришь? Но ведь магия часть тебя. Смотри, что ты наделала, смотри, смотри...
Художник не заметил, как оказался в огромном, просторном зале. Он быстро огляделся по сторонам, недоумевая, каким образом очутился здесь. Но стоило его взгляду скользнуть по одной из стену, его тотчас же все остальные чувства были забыты - Измаила поразило чувство, близкое к чистому, абсолютному благоговению. Огромное количество разнообразных картин висело на огромных стенах. Здесь были и изображения каких-то невиданных сражений, и портреты неизвестных Измаилу людей, разодетых в самую разнообразную одежду: от парчи и шелков, до простой рубахи. На некоторых виднелись простые, повседневные картины быта, другие же давали взглянуть на чудесные, ранее незамеченные моменты бытия. Измаил Ваар жадно разглядывал картины взором придирчивого художника, стремящегося найти в чужих работах какую угодно мелочь, дабы можно было сказать о том, что, по крайней мере, он сам не допустит столь грубого огреха. Но чем дольше Измаил вглядывался, тем яснее понимал, что не точностей не было. Это были не картины, а двери в другие миры, наполненные захватывающей дух энергетикой. За подобные картины художник был готов продать душу…
Но внезапно трубный рев, идущий откуда-то из глубины здания, заставил сами своды ощутимо содрогнуться. Художник замер, при этом медленно оглядываясь по сторонам и судорожно вслушиваясь в мерную поступь неведомого гиганта. Он приближался. Измаил не желал находиться поблизости, когда в этом зале окажется существо, способное столь оглушительно рычать и потому, художник сначала пошел по изумительно гладкому полу, как будто сделанного из одного сплошного камня. Но вскоре не выдержал и побежал со всех ног, не совладав с напавшей, словно хищник из кустов, паникой. Измаил Ваар слышал, как его собственное сердце грохочет в унисон на удивление быстрым шагам неизвестного чудовища. И как бы он не бежал, оно было все ближе и ближе, пока художник, пробегая по центру очередного огромного зала не ощутил на себе _взгляд_. Но неожиданно, его подхватили нежные и вместе с тем сильные руки, и вознесли над белокаменным залом в которым ныне царила тень остановившегося там неизвестного существа. Художник силился разглядеть того, кто отбрасывал ужасающую тень, но, возможно к счастью, не смог узреть её обладателя. А дальше, он вознесся к самым облакам, ощущая, как аура умиротворенности и приятного спокойствия мягко обхватывает его тело. Стало светло и тепло…а потом, он проснулся.
Джейн отвела взгляд от спокойно спящего художника, однако обратив внимание на то, как изредка хмурились светлые красиво изогнутые бровки во время сна Измаила.
Саму девушку больше интересовала его сегодняшняя находка, приравниваемая Джи к бесценным древним Нииримским свиткам - в этой простой на вид бумажке была та информация, за которой они с художником гонялись последние пару месяцев, успев перевернуть верх дном самую большую в Энирине альтанарскую библиотеку. Вот только волшебница не знала, где сейчас найденный кусок пергамента - перед тем, как начать нарезать круги вокруг стеллажей с пылью и книгами и с собственным телом на руках, волшебница толкнула листочек обратно в руки художника. А значит сохранность пергамента возлежала именно на нем. Джейн, нахмурившись, решительно схватила валявшуюся на полу сумочку и без тени жалости вытряхнула все содержимое...а затем заметно побледнела, не обнаружив искомое. Девушка скрипнула зубами и уже собиралась прокричать на всю Таверну имя художника, однако выдохнула и попыталась успокоиться. Она еще не смотрела в карманах его, а точнее ее, плаща. Волшебница вернулась к кровати мирно посапывающего человека и принялась аккуратно, словно вор-любитель, обыскивать карманы художника в поиске той самой бумажки...
Измаил Ваар еще не проснулся, как ощутил какие-то легкие прикосновения ко временно, как он надеялся, ставшему его телу. Художник, считая тактильные ощущения продолжением сна, стал улыбаться сквозь дрему, а после и вовсе принялся беззвучно хихикать. Чужие руки бесстыдно гуляли по таким частям тела Джейн, которые Измаил сознательно избегал сам, так как думал, что порядочный молодой человек вообще не имеет права касаться столь интимных частей тела леди. Несмотря на все попытки самой Джейн приучить художника ухаживать за её телом, он по большей части краснел, бледнел и впадал в абсолютный ступор, вместо того, чтобы давным-давно привыкнуть к наличию у него пышной груди, женственных, аппетитных ягодиц и точеной соблазнительной фигурки одной из самых желанных красавиц. Но в некоторых вопросах художник был непроходимо дремуч.
Сквозь спадающие оковы сна, Измаил стал махать руками и брыкаться ногами, отталкивая того, кто пытался его разбудить, в то время, как второй конечностью художник пытался плотнее закутаться в одеяло и, оказавшись вне досягаемости неожиданного побудчика, вернуться под сени сладкого сна. И лишь на мгновение, когда Измаил переворачивался на другой бок, мелькнул уголок смятого кусочка пергамента, напоминающего тот, что был найден в библиотеке. Находился он запазухой у художника, совсем неподалеку от мерно вздымающейся груди тела волшебницы. И, когда Джейн уже готова была изъять отрывок бумаги, прежде чем художник окончательно его смял в комок, неподвластный для разбора написанного на нем, перекатился на спину. Рука тела Измаила оказалась сжимающей грудь оболочки Джейн. И глаза молодых людей встретились в искреннем непонимании причинно-следственных связей, сподвигнувших их оказаться в столь пикантном положении. Художник пришел в себя первым и открыл плотно сомкнутые губки тела девушки, чтобы немедленно закричать, что на него напал какой-то рыжеволосый детина…
Самое забавное, пожалуй, во всем этом было то, что Измаил умудрялся быть настоящей женщиной, что сопротивлялась прикасанием мужских сильных рук к девичьему телу. Только загвоздка в том, что это тело изначально не могло принадлежать Измаилу Ваару, простому художнику академии искусств. А посему все попытки волшебницы коснуться того, чем совершенно законно и с самого рождения владела, до некоторых времен, заканчивались звонким хихиканьем сожителя а так же извиванием и прочим сопротивлением, в число которого вошла недавняя и такая внезапная пощечина. Джейн побагровела он обуявшей ее ярости, сровняв цвет лица со следом от оплеухи, что художник, не давая себе отчет о совершенном действии, продолжал хихикать. А Джейн продолжала искать отданную на сохранение бумажку, в конце концов не выдержав, и разбудив художника громким "Измаил, огонь и тьма тебя накажи!".
Уже чуть позже волшебница лениво изучала с таким трудом добытую из библиотеки подсказку. Потрепанная по краям, сплошь измятая, а кое где и даже слегка порванная бумажка несла в себе ответ на загадку последних нескольких месяцев жизни Измаила Ваара и Джейн Аррен. "Обмен тел, обмен душ" - все, что могла разобрать девушка из сплошных потоков каракулей и завитков на пожелтевшем куске пергамента. Всяческие попытки обратиться с помощью к художнику Измаилу, в надежде что тот знаком с древними\мертвыми языками, заканчивались вяло-виноватым взглядом голубых глаз а так же пожиманием девичьих плечиков. Волшебница оторвала свои глаза от бумаги, переместив их на сидящего художника, добавив стали во взгляде. - Не думай, что избежал наказания. Одежда в мешке. - волшебница выдохнула и поднялась с кровати напротив художника, пряча бесценный кусок пергамента обратно в сумку. А ту - под кровать. - Готов? пошли... и волшебница шагнула через порог двери, в который раз слегка задев макушкой наличник немножко ниже положенного поставленной двери, с учетом того, что сейчас Джейн была такого роста, каких мужиков всего с десяток найдется во всем Альтанарском королевстве.
Бедный художник сидел в углу на стульчике и старался вести себя настолько тихо, насколько это было для него возможно. Носик, некогда принадлежащий Джейн ныне находился в чуть сморщенном состоянии, а взгляд голубых очей был направлен в стену. Цвет лица же говорил о довольно высокой степени смущения этого смирно сидящего существа. Веснушки, которые и без того были довольно ощутимо заметны на светлой коже тела аристократки – волшебницы сейчас оказались практически погребены под плотным румянцем смущения. Художник все никак не мог себе просить ту выходку, от которой на его собственном лице еще некоторое время назад появился след от узкой, девичьей пятерни. Измаил сам не понял, как это произошло, и теперь очень-очень раскаивался, что ударил Джейн, которая ничего не сделала ему плохого. Несмотря на его извинения, девушка, находящаяся в принадлежащей ему оболочке все еще была хмура лицом, рассматривая найденную в библиотеке бумажку. И из-за этого бедный художник еще больше чувствовал себя виноватым, полагая что девушка все еще сердится на него. И теперь, чтобы хоть как-то загладить свою вину, он сидел на стульчике и не отвлекал Джейн от её изысканий.
Когда она спросила о возможности расшифровки тех письмен, которые в обилии были представлены на клочке пергамента, Измаил воспрял духом и решил, во что бы то ни стало, расшифровать эти подлые закорючки и тем самым завоевать прощение. Однако, его пыл вскоре сменился сомнением, а после и отчаянием в связи с тем, что символы никак не желали превращаться в понятные художнику буковки. Он переворачивал листок, смотрел одним глазом, использовал зеркало, чтобы разгадать тайный шифр и хотел было даже попробовать подержать бумажку над пламенем свечи, но Джейн вовремя заметила это его намерение и отобрала её. Таким образом, в очередной раз разочаровав своей бесполезностью девушку, которая ныне находилась в его теле, художник впал в уныние. И даже тот факт, что сама Джейн куда-то решительно направилась, ничуть не смог развеять мрачные тучки, сгустившиеся над его разумом. Он покорно, не поднимая виноватых глаз от пола, последовал в след за своей же рыжеволосой персоной.