- Собираюсь проверить, смогу ли я услышать их песни и не сойти с ума
- в этом месте великанша очень натурально страдальчески-патетично заломила руки
- Ушам не верю! Вот чего тебе в таверне не сидится, а? Помрешь же ни за медюшку! – с искренним беспокойством полувоскликнула-полурыкнула она уставившись на старого знакомого круглыми-круглыми глазами
- Мало там народу скопытилось? Оставь это рыцарям и прочим дуралеям, а мы с тобой тихонько в сторонке посидим и подождем, чем все кончится. И зачем ждать ночи? Думаешь, суккубы днем вялые, а к вечеру очи продирают и страстные и отдохнувшие? 
- Репьём меня зовут.
– А, давний знакомый значит!  - зверянка картинно поскребла мохнатое ухо и беззлобно ухмыльнулась.
- Я бы тебе посоветовал прислушаться к Невероятной багбирихе. Она дело говорит. Соваться туда, не прощупав почву - самоубийство и только…Мы? Ни в коем разе?
- Вот-вот. Береженого Единый бережет, чай не кошки, не по девять жизней.  – одобрила черноносая и невоспитанно ткнула когтем в яростно переругивающуюся  неподалеку группу наемников-цвергов.
- Пусть лучше гномы по подвалам лазают, им сподручней и привычней, да и по части занимания демониц тоже, если не брешут.
- Вот уж перспектива. Всегда мечтала связанной рядом с такими соседями оказаться. Только беда вот, по вкусу я им не придусь,
- Это почему? Горчицы много трескаешь? Не боись, вкусовые качества твои, равно как и пищевая ценность, полезность и мясистость им до одного места. Демоны неприхотливы,  сжуют все, что на зуб попадает. Говорят в их измерении жрать вообще нечего, так что за тысячелетия своей бессмертной жизни жрать они совсем отвыкли и когда прорываются к нам, лопают не чтобы насытиться, а самого процесса ради, и им все равно, хоть железо, хоть навоз, хоть гнилая труха, но живая плоть конечно лакомее всего, потому что живое мясо может истекать кровью и бояться, а нет ничего слаще ужаса и страдания!  - со вкусом и глубоким знанием дела провела ликбез багбириха, в конце лекции багровые буркала моргнули, оставив собеседников гадать, действительно ли чудище подземное задорно подмигнуло ведьмачке, или у него просто глаза пересохли.
- а от чего Невероятная? Ну, это окромя внешности вашей прелестной, конечно же.  – рыжая колокольня презрительно хмыкнула, смерила ведьмачку с высоты своего роста от головы до пят оценивающим взглядом, а потом неожиданно мягко улыбнулась, поправила когтистой пятерней нечесаные кудлы и индифферентным тоном сообщила.   
- Я могу достать языком до носа. Показать? А почему Сажа? Не только же из-за волос.
- Соглашайся. Дело верное…
- И откудова в тебе эти мысли только берутся, Репей… - во время сей проникновенно прошёптанной продолжительной тирады, равно как и не менее вдохновенного ответа на неё зверянка созерцала облака, демонстративно хлопая широкими чуткими ушами и прилагала все возможные усилия дабы удержаться от комментариев и сохранять нейтральное выражение лица.
- Да вы ступайте, кашу готовьте, а нам еще кое-чего тут пошабуршать надобно, а там и нагоним быстро. Благодарствую за приглашение. – рыжеухая кивнула, развернулась на пятках и потопала догонять  менестреля, не смотря на то, что тот успел отойти уже довольно далеко, она в несколько широких шагов настигла певца, а нагнав решительно взяла его под локоток и дальнейший путь до ручейка они прошли уже таким аллюром.   Любой, кто хоть раз гулял с подругой или кавалером под ручку знает, что по-первости это куда сложнее, чем кажется, потому, как обоим надо приноровится к шагу партнера, а еще существует такая вещь, как проблема высоты локтя, а сей случай, учитывая весьма значительную разницу в росте и длине ног был весьма тяжелым.  Но Бурча была уже умудренной в сей сложной науке девицей, не то чтобы ей часто доводилось гулять с кавалерами, скорее совсем наоборот, но акробатическое прошлое приносило свои плоды,  вместо того чтобы волочить несчастного не-эльфа за собой как ну буксире, зверянка позволила кажущемуся совсем маленьким и щупленьким на её фоне шанки вести, мягко и заботливо поддерживала его под ручку  когтистой лапищей, для верности еще и накрыв её второй совковообразной ладошкой.  Чтобы подстроится под легкий но коротковатый шаг спутника лохматой дылде пришлось мелко семенить,  потешно при этом косолапя, так что со стороны багбириха  напоминала эдакую огромную неуклюже переваливающуюся утку.  Сама «утка», ничуть этому не смущалась,  напротив, шла высоко подняв голову и горделиво выпятив грудь, привычно игнорируя смешки и взгляды окружающих всем своим видам демонстрируя, что ей очень даже удобен такой способ ходьбы. Всю дорогу она сверху-вниз приглушенным сердитым голосом втолковывала Морису как он не прав и заодно в красках расписала на что будет похоже его бездыханное тело, когда его найдут следующим утром.

По дороге Морис не перебивал гоблиншу, слушал внимательно, чуть заметно склонив голову набок. А вы стали бы спорить с женщиной, которая на голову выше вас и почти вдвое шире в плечах? Впрочем, дело было не только и не столько в этом - просто уж очень красочны были описываемые ею образы! Впору записать и сложить песню. По мотивам, так сказать. И назвать как-нибудь длинно, например "Баллада о глупом длинноухом менестреле, возомнившем себя непобедимым воином и архимагом в одном флаконе". Шанки с некоторым трудом заставил себя не улыбнуться при этой мысли. А то вдруг Буря подумает, что он несерьёзно относится к её словам? Обидится ещё... Обижать её Морису не хотелось, опять же не из-за роста и ширины плеч, а из-за искренней заботы, которую он слышал в её голосе. Немного их было, тех, кого всерьёз расстроила бы его смерть.
Ветви деревьев клонились над маленькой полянкой, образуя зелёный шатёр, ограниченный с одной стороны ручьём. В воздухе царил запах приятной после пыльной дороги свежести. Расположившись на полянке, парень принялся за обустройство нехитрой стоянки. Больше всего времени заняла подготовка места для костра - он снял ножом верхний слой почвы вместе с травой, обложил выемку камнями из ручья. Дров много собирать не стал, давая возможность отставшим Саже и Репью поучаствовать. Достал из рюкзака всё, что должно было понадобиться: котелок, мешочки с крупой, солью и с травами, вяленое мясо, огниво, представлявшее из себя две пластины, двигавшиеся друг относительно друга (на нижней крепился кремень, верхняя высекала из него искры). Вскоре на полянке весело плясали языки небольшого костерка, а шанки нарезал бережно уложенное на большой лопух вяленое мясо тонкими ломтиками с помощью большого ножа, временно покинувшего своё место в ножнах на поясе.
- Мне может понадобиться твоя помощь, - заговорил он наконец, и стало ясно, что слушать-то он зверянку слушал, но всё равно собирался сделать по-своему. - У меня есть защита от звуков вообще и от магии звука в частности, но... я не знаю, насколько сильны эти певуньи. Вдруг они сродни нашим архимагам? Тогда амулеты от них не защитят... - На Бурбарыш он не смотрел, взгляд был направлен вниз, на собственные руки. - Но может защитить обычный воск. Я купил свечи. Но мне обязательно нужно проверить свою магическую защиту! - он поднял голову и заглянул Принцессе в глаза. - Понимаешь, для меня заткнуть уши - всё равно, что глаза завязать. Словно исчезает одна из граней реальности. Там может быть слишком опасно, чтобы пренебрегать одним из органов чувств, - парень вздохнул. - Не знаю даже, имею ли я право просить тебя о такой услуге, но если моя защита не сработает... если я потеряю контроль над собой... В общем, для меня было бы лучше, если бы по голове меня при этом стукнула ты, чем один из них, - парень махнул рукой в сторону деревни, где заканчивали свои дела Репей с Сажей и попытался улыбнуться. Но получилась у него скорее горькая усмешка. - Они ведь тоже туда собираются. Со мной или без меня - но пойдут. Их двое. Хотелось бы иметь какое-то преимущество, обезопасить себя хотя бы на старте. И тебе необязательно идти со мной внутрь. Это действительно может быть слишком опасно.
В тот момент, когда он предлагал пойти с ним целительнице, он ещё не думал об этом всерьёз. Лишь когда пересекал по мосту ручей, ему пришла в голову мысль, что вот она - граница мира живых. Дальше - лишь дозорные в наблюдательной башне и пошедшие на риск приключенцы. И все они вернутся с закатом, перейдут границу в обратном направлении. А некоторые из них не вернутся никогда, навсегда останутся в мире мёртвых. Он же собирался остаться ночью на стороне, принадлежащей Тьме. Быть может, Темиара и артефакт защитят его, но может оказаться, что он идёт на верную смерть. Да ещё и зовёт с собой других.

Был бы в тот момент на поляне кто-то ещё, кроме него самого и разгневанной его недалёкостью Бури, Морис не стал бы говорить о своих проблемах, слишком уж личными они были. Скорее всего, и при ней не стал бы в других обстоятельствах, предпочитая прятать под маской беззаботности то, что творилось у него внутри. Быть может, багбирша успела стать для него кем-то из категории немногочисленных "своих", от кого не нужно было прятать свою душу под глухой бронёй, а может этот разговор стал последней каплей, прорвавшей плотину молчания. И он заговорил, сначала медленно, осторожно подбирая слова, опасаясь, что над ним посмеются или того хуже - начнут жалеть.
- Мне уже больше года снятся странные сны. Во сне я становлюсь... не собой. То есть, мне кажется, это всё равно я, но другой, словно не из этого мира. Там я мало что помню о себе, и я... мёртв. Нежить. Перерождённый. Сначала это были просто сны, но они становились всё ярче. Иногда утром мне бывает непросто вернуться, настроиться на эту реальность. Думаю, если ничего с этим не сделать - однажды вместо меня проснётся он. Мне страшно, Буря. Мне кажется, что я теряю себя. Я не знаю, к кому можно было бы обратиться за помощью, и даже какая именно помощь мне нужна. Дело в том, что я не хотел бы, чтобы он, парень из этих снов, исчез совсем. Он словно часть меня, очень важная часть... - он замолчал на некоторое время. Мешал побулькивающую кашу, добавлял в неё нарезанное мясо, какие-то травы из своих мешочков. Потом накрыл котелок крышкой, подкинул в костёр под него пару небольших веток и продолжил: - Я пошёл бы в город перерождённых, но говорят, они покинули его. Поэтому я пришёл сюда, - полукровка развёл руками. - Это место связано с Тьмой и с влиянием на разум. Я хочу разобраться, что здесь происходит. Вдруг это поможет разобраться и в себе заодно? - парень снова замолчал, прислушался к чему-то... и сменил тему.
- Разумеется, мы не первые, кто додумался до воска в ушах. Репей вон предлагал меня обобрать, используя этот самый воск - так думаешь, он один такой? Тут полно тех, кто так и делает, ходят раз за разом с разными группами, а возвращаются в гордом одиночестве. Зачем им рисковать, вглубь лезть, если они уже и без всяких голов не по одной сотне на чужих артефактах заработали? Был бы он один - я бы решил, что он из этих. Но он - Репей, - Морис ухмыльнулся. - Не один он. А все эти его разговорчики - одна только видимость. Проверяет то ли мой слух, то ли мою на такие разговоры реакцию, - парень снова ухмыльнулся, поднял крышку котелка, из-под которой тут же потянуло достойным королевской кухни ароматом, способным вызвать слюноотделение даже у сытого человека, принялся сосредоточенно перемешивать содержимое. Он не оглядывался в поисках обсуждаемого объекта, но ждал его появления в надежде, что он ещё и хвороста с собой принесёт, пока кулинару не пришлось самому идти на поиски, оставив кашу без присмотра.

Выказывать огромной мохнатой женщине своё недовольство по поводу её давнего знакомства с Репейником? Ну что вы. Крум даже изобразил подобие улыбки. Вышло боле-мене исправно. Но как вышло, так и сошло. Он, чай, сюда не улыбки расточать пришёл, а за ведьмачкой присматривать - девкой до безобразия доверчивой и, как следствие, глупой. Всё это можно было бы списать на юный возраст, да неопытность, кабы не стояла рядом с ней мохнатая дива. Если опустить тот факт, что Невероятная Бурбарыш активно эксплуатировала язык, дабы оправдать свою невероятность, то все остальные её размышления отдавали завидной рассудительностью и зрелостью. И если Репей хоть сколь-нибудь разбирался в багбирах, то по количеству прожитых лет, Сажу она превосходила вряд ли.
Но мысли мыслями, а ведьмачка тем временем снова взялась за своё.
- Прям–таки и вижу, как воспылал он любовью к тебе среди ночи, да под бочок подлез, а там…
Вот ведь, упрямая баба, Репей ей про серьёзные дела говорит, а она всё шутки шутит, да в улыбке губы растягивает. Ну ничего, на нужный лад он настраивать умеет.
- А там ты? Вот ведь нежданчик для тебя будет с обоих сторон-то, а? - ехидно ухмыльнулся рогатый, как бы между прочим припоминая ночку в доме Парлана.
Проводив взглядом удаляющуюся пару, женская часть которой во всех смыслах превосходила оставшуюся, при этом предпочитая семенить рядом, нежели тащить за собой в своём темпе длинноволосого и сладкозаливающего барда... так вот, проводив их несколько озадаченным взглядом, Репей вновь повернулся к ведьмачке.
- Своего добра? Да ты верно шутишь? А на кой мы тогда вообще решили в башню сунуться? - возмущался бес, для пущего эффекту помогая себе в этом деле не менее активной жестикуляцией.
- Это башня, - начал Репей с самого начала, медленно и чётко проговаривая каждое слово, а для наглядности ещё и показывая, в данном случае рукой и на башню, - Мы там можем ничего не найти. А ещё нас там могут убить.
Убедившись, что Сажа его внимательно слушает, он продолжил, на этот раз простирая длань в сторону остроухого:
- А это ушастый чернокудр. Нас тут мало того, что не убьют, - разве что багбир покалечит, - так ещё и сразу виден возможный выхлоп. Ты эту ветку золотую в его волосах видела? Я уже молчу, что за такую гриву шаманы мать родную продадут! - Ну, возможно, и не мать, и не шаманы. Но уж то, что эльфийские патлы можно будет кому-нибудь загнать, Репей не сомневался.
Однако как бы там крум не распинался, какие бы доводы не приводил, правдами и неправдами пытаясь повлиять на решение черноокой, та не поддавалась ни в какую.
- Конечно, окажусь. Я всегда прав, - хмуро добавил бес, уже оставив всякую надежду достучаться до Сажи со стороны здравого смысла.
Ну да ляд с ним, с этим менестрелем, раз уж грабить его никто не будет. Но...
- А хворост-то нам зачем? - у рогатого даже брови широкие удивлённо изогнулись, - или ты всё же решилась? Серьёзно? - на мгновение Репей образовался, но не заметив на лице Саже никакого просветления, касательно его слов, снова нахмурился.
- Я не собираюсь ночевать там, если можно заночевать тут. Лучше пройдёмся по деревеньке, может, кто комнату сдаёт за дёшево. Не впервой же, ну?
И снова как об стенку горох. Или репей.
Рогатый демонстративно сложил руки на груди, всем своим видом изображая протест против ведьмачьего беспредела и узурпаторства.
Нужен хворост? Валяй. Собирай сама. Где это видано, чтоб демоны, которые получеловеки, каким-то ведьмакам прислуживали, да всяким эльфам дровишки для костра собирали.

Отредактировано Репей (Воскресенье, 26 июля, 2015г. 22:56:31)

Морис, Бурбарыш,
Сумерки стали оседать над плывшим горизонтом подобно снегу. Потускневший мир приобретал бурые краски, обещая, воспламенится, несмотря, что к вечеру становилось прохладнее.
Лагерь Мориса и Бур никто не трогал. Никому не было дела до странных путников, выбравших открытое небо, домашнему уюту. Вскоре со стороны постоялого двора стало доноситься меньше шума. Не нужно к гадалке ходить, чтобы понять, что суеверный народ прячется по норам. Однако находились и иные, к примеру, несколько в стельку пьяных наемников горлопанили «Забористую Вермилонскую», пока голоса не осели или брага не выветрилась. Но и их след остыл, когда появились первые звезды, на еще светлом полотне неба. Инстинкты вещь сильная.
Тогда же два отряда наемников (явно не вместе) отправились в сторону башни. Этих безумцев еще стоило видеть, но и стоило отдать им должное, на голове каждого был натянут металлический шлем обделанный кожей, ну и для устрашения парой кройкой клыков и зубов (будто от их вида демонические сущности испугаться должны).
Их «тушки» миновали линию обзора, когда на их месте появился дозорный отряд. Не большой отряд из шести душ армейского гарнизона, о которых случайно могли слышать путники, уставшие от пути и дневного дозора, возвращались с надеждой получить горячую еду, бесплатную выпивку и заслуженный выходной. Сегодня обошлось без потерь, но разве каждый день, проведенный на аванпосте, не слизывал с их жизни еще пяток лет…

Сажа, Репей,
Сажа и Репей, комнату в одном из домов вы найдете, торговаться с хозяевами бесполезно. На то было несколько причин: первая, все эти «торговцы» были люди ушлые, и им не с руки вникать, что кому, да почему, плати монету и будет вам счастье; второе, они платили мзду, и чем меньше получали – тем меньше получали в свой карман; ну и, в-третьих, конкуренция, на одну комнату, из двух-трех бедолаг очередь выстраивалась за их спинами.
Так что койки в доме были, даже в отдельной комнате, по соседству еще находились хмыри-наемники, но повезло, что никто не лез к ним, да и они, ни к кому не лезли.
Хозяин предупредил, чтобы не шалили громко, да и сказал, что в город возвращаются дозорные, просил их не беспокоить. Такова традиция и приказ, о котором просили напоминать по всяк час всем постояльцам.

Пока Бурбарыш описывала ему способы борьбы с багбирами, Морис внимательно слушал, кивая время от времени. По его лицу невозможно было определить, что он об этом думает, но когда заговорил, эмоции выдала чуть заметная хрипотца в голосе, наверняка не укрывшаяся от слуха лохматой артистки. Менестрель был растроган её доверием... и пытался это скрыть, скорее по привычке, чем по необходимости.
- Спасибо тебе, малышка, - вряд ли кто другой мог додуматься назвать так столь габаритную даму, причём Морис не смеялся над ней. Кажется, он вообще не ассоциировал это слово с размерами той, к кому он обращался. - Надеюсь, это не понадобится. Говорят, те, на кого подействовала песня "дочек", интересуются только ими, а не друг другом.
Парень, кажется, хотел добавить что-то ещё, но в этот момент появилась Сажа. С хворостом. Без Репья. И ужинать отказалась. Без слов было понятно, кто из их пары оказался против компании. Сажа пришла не ужинать и не общаться с ними, хотя, он не сомневался в этом, с удовольствием осталась бы для того и другого. Если бы была одна. Пришла она только потому, что знала - новые знакомые ждали их с Репьём прихода и рассчитывали на него. В ней было сильно чувство долга, и шанки это оценил.
- И тебе спасибо, добрая душа, - длинноволосый менестрель тепло улыбнулся воительнице. Теперь он смотрел на неё иначе, чем при знакомстве, взгляд уже не был оценивающим, не исследовал черты внешности, округлости фигуры и подробности амуниции. Будто бы теперь он видел её в целом, как есть. И, по всему судя, то, что он видел, нравилось ему. - А то и поужинали бы с нами, а там уж ночевали, где вам удобнее, - он подкинул в костёр пару принесённых веточек, приоткрыл крышку котелка, помешал в ней привязанной для удобства к палке ложкой. Вместе с паром из-под крышки снова выбрались умопомрачительные ароматы - каша обещала получиться вкусной. - Впрочем, дело ваше. Будем живы - увидимся. - Настаивать он не собирался. Сажа ему нравилась всё больше, и дело тут было не только во внешности - ему казалось, что этой девушке можно было бы доверить сохранность собственной спины, но... она была не одна. Потому шанки не стал её уговаривать, понимая, что она вернётся к своему спутнику, влекомая уж если не привязанностью, то всё тем же чувством долга.

* * *

Потом была каша, действительно оказавшаяся вкусной... И рассказ о снах. О том, каково это - быть живым в мёртвом теле, пытаться вернуть себе крупицы чувств и памяти, искать искру жизни в собственной боли и чужой смерти. И когда багбирша позвала его к себе, он прихватил гитару и сел с ней рядом. Так и впрямь было теплее, но не от вечерней прохлады и сырости прятались они оба, а от холода того неведомого, что коснулось этим вечером небольшой стоянки под ивами. Пальцы менестреля задумчиво коснулись струн, вскоре в мелодию вплёлся голос:
- Распутывая радужную нить, ворваться в снов мерцающую сеть. Свободной птицей в чистом небе плыть и пробежать с закатом по росе... Прийти к костру вечернею порой и тихой грустью напоить сердца... Как будто родниковою водой холодный пепел будней смыть с лица! Не отрекаясь снова, свой удел - сто тысяч раз твердить: "Я всё приму!" Но всё же верю - скорби тоже есть предел - можно научить смеяться Тьму...
В какой-то момент стало казаться, что песня уже живёт сама по себе, сплетается в воздухе в невидимые нити, нащупывает какие-то струны в душе своей единственной слушательницы, касается их так же, как Морис касался струн гитары. И лишь не успевшей ещё опуститься на полянку ночи не хватало для того, чтобы за спиной развернулись сотканные из тьмы и музыки крылья. А может, ещё какой-то мелочи. Вот менестрель наверняка и впрямь мог бы подняться в небо, расправив дарованные ему Темиарой крылья, а не делал этого только потому, что был занят. Он пел.
- Оставить хоть на миг земную твердь и чёрный ветер крыльями обнять, поняв, что чёрный цвет - не значит Смерть, он может и творить и сохранять! Да, ночь и скорбь - не всем и не для всех, но поднимая взгляд в ночную тьму, в ночИ услышав серебристый звёздный смех, крылья распахнув, лети к нему!
А потом песня привела их обоих из звёздных высей обратно на полянку под деревьями, вплелась последними словами и нотами в склоняющиеся над водой ветви, впиталась в угольки догоревшего костра, затихла в вечернем воздухе, но оставила после себя что-то такое, что позволяло не бояться больше ночи.
- Прикрыв ладонью огонёк свечи, вглядись - танцуют тени на стене. Закрыв глаза, тихонько помолчи - пусть запоёт гитара в тишине. И заблудившись в тысячах миров, и отыскав одну средь тысяч звёзд, ты в первый раз найти не сможешь слов и сдержать не сможешь светлых слёз...

* * *

В ожидании заката (точное время которого собирался засечь по рунным часам) Морис рассказал суть своего плана.
- До руин старой деревни идти чуть больше часа. За ними наблюдательный пост с дозорными, оттуда песню уже слышно. Если выйдем за пару часов до рассвета - войти в зону поражения успеем с гарантией, а вот добраться до башни уже не успеем, даже если бегом. Я полагаюсь на защиту артефакта, а ты заткнёшь уши, чтобы не слышать песню. Если на кого-то из нас чары подействуют, то придётся выводить этого кого-то из строя и вытаскивать оттуда. Если подействуют на обоих, и мы ломанёмся к башне - быть может, они перестанут действовать, когда песня смолкнет... - парень вздохнул. Это было слабое звено его плана - он не знал, перестанут ли чары действовать, если дело будет под утро, или они бездумными куклами войдут в башню даже при солнечном свете. Говорить об этом вслух он не стал, и так слишком очевидно. - Надеюсь, что всё пройдёт гладко, и мы оба придём туда при свете дня в здравом уме.
Начавшееся под вечер оживление на дороге его заинтересовало не меньше, чем напарницу. Он кивнул на её замечание о шлемах.
-Должно быть, тот, кто эти шлемы делает, озолотился уже. Раз они так популярны - может, и впрямь помогли кому-то вернуться... Но сегодня обратно только солдаты прошли. Интересно, никто днём в башню не ходил, никто не выжил или они просто другим путём возвращаются, чтобы не перехватили? - последний вариант шанки полагал очень даже вероятным, сам бы так поступил. - Ладно, давай спать. Завтра длинный день... - "И опасный", - эта мысль осталась невысказанной.

В процессе исполнения песни персонаж кастует "Вдохновенное созидание", потому и "цепляет" она заметно сильнее нормы. Автор песни - Т'айр Чёрный Ветер.
P.S.Если интересны подробности снов персонажа - описание одного из них можно найти в анкете, в пробном посте.

Морис, Бурбарыш,
Прошедший мимо лагеря отряд, окинул багбира и человека ироничным взглядом. Здесь можно было всякое увидать так, что эти двое по сравнению с оравой самоубийц перешедших им путь ранее, эти двое выглядели как неразумные котята, ну и Хаккар с ними. Практически каждым из воинов довлела мысль напиться в стельку и проспать до завтрашнего вечера, чтобы опять повторить подвиг с выпивкой.
В целом оно и не удивительно. Морис и сам не зная того оказался близок к истине. За время их караула в сторону башни ушли четыре отряда, вернулись только трое. «Трое», которые уже перестали быть людьми и успокоились лишь после пары болтов, что ворвались в их головы без предупреждения. Однако об этом они смогут рассказать лишь после первой бутылки…
Морис и Бур остались одни еще на пару часов. Солнце уже отдало этому миру последние лучи, и настало то самое время когда «детские страшилки» оживают. И если бы это оказалось только словами. Первые же полчаса после полуночи, скрасили унылее ожидание, со стороны горизонта, что скрыл в темноте башню, донеслись крики. Не стоило надеяться, что они принадлежали животному. Ветер подобно перышку нес агонию к домам людей и еле уловимый мелодичный голос, словно догоняющий крик умирающего.
В тот же время за спиной раскинутого на границе лагеря, донесся «ответный» пьяный ор. Любому из двух дозорных достаточно подняться в полный рост, чтобы разглядеть, как неподалеку от дороги, куда выходили главные ворота, стал высыпаться народ. Переполох сопровождался отборным матом и выкриками, а просветах, что скупо отбрасывали окна постоялого двора можно разглядеть мельтешение конечностей.
(если решитесь подойти ближе заметите драку, в середине импровизированного круга алчных наблюдателей дрались три пары мужиков. Тройка, что сдавала позиции была одета достаточно просто ничем не отличия их от сотни наемников что ошивались тут весь день, другие трое были сложены, да и одеты по приличнее. В кое-ком можно заметить знакомые лица, принадлежавшие караульным, что ранее вернулись с передовой…)

Сажа и Репей, если ко времени полуночи вы решили вздремнуть, то вас разбудят гомон в соседнем доме, что лился к вам через приоткрытое окно (то ли было жарко, то попросту забыли закрыть). Прислушавшись можно различить, как кто-то отчаянно тарабанил в соседние двери с криками:
- Шеф! Шеф! Просыпайтесь, наших, дозорные в оборот взяли….
Потом голос проглотили, наверное, попросту горлопана засунули в дом, и теперь оттуда доносилась словесная перепалка, к которой присоединился звон упавшего металлического таза, а после припоминание Хаккара, уже отчетливее, видно оба покинули здание. Спустя секунды их голоса стали отдаляться.

Халупка была не шикарная, но все удобства в себе нужные содержала. Благо было, где переночевать, да о деле предстоящем подумать. Всяко лучше, чем на земле холодной полеживать, а тут и кровать есть и постеленка. Время позднее было и в сон уже клонило, но от чего-то заснуть Эльге все никак не удавалось, то ли от дум про башни эти и дочерей, то ли от разговоров Репейника, кой на соседней койке был.
«И чего тебе не спиться?» - думала Сажа, ворочаясь с боку на бок, да с задержкой на его вопросы отвечая.
- Ага, Хаккаров сын, - зевая, поддержала она недовольства патлатого о жмоте-хозяине, и снова развернулась на другой бок. Но мужик не унимался и спать все никак не давал, а разговоры заводил на такие темы, что ведьмачке хочешь, не хочешь, а отвечать надобно было.
- Ведьмаки могут много чем заниматься. Кто-то и наемником стать может, а кто-то и убийцей людей, наверняка. Последние, как я предполагаю, пошли по пути этому от того, что спать им в позднюю ночь не давали, -  все так же сонно отвечала воительница, теперь на спину переворачиваясь, место поудобней на жесткой кровати для себя подыскивая.
- А что до дела этого, – отозвалась деваха, черные волосы свои по сторонам раскидывая, - разве эти дочери добро творят? С тварями почти в родне состоят. Да и награда за них приличная, там и в Эльдух смогу кое-чего отправить. Почему бы и не сходить?
  Но сон как рукой сняло, когда патлатый озадачил Сажу своим вопросом внезапным. Послушала его дева бравая про пустыню, про ситуацию, да с кровати привстала, рубаху на себе расправляя.
- От чего ты вдруг такие темы завел, а, патлатый? – поинтересовалась убийца чудищ, да, поразмыслив немного, ответ на вопрос Репья молвила, -  ему же уже не нать, а мне это жизнь спасти может. А я потом еще кому жизнь, быть может, спасу. Вот еду и воду бы точно взяла, но другие вещи ни в коем разе. Чужое ведь. Али ты так не считаешь?
  Но как считает ее друг верный, ведьмачка в подробностях уже не узнала, чтоб расспросить, да своим красноречием дополнить, потому как отвлекли их шумы, раздающиеся с темных улиц в окно открытое. Прислушалась черноволосая, да брови свои в недовольстве к переносице свела. «Вот оно как-то все обстоит!» - подумала Эльга и с кровати подскочила.
- Вот верно говоришь! – воодушевленно бросила ему Сажа, поспешно свой жилет на себя надевая, - пойдем, сходим, Репей, а? Посмотрим хоть: что за дела творятся. Может, полезного чего услышим, - восклицала чернобровая, второй сапог уже на ногу натягивая.
Выдвинулись они на улицу, окончательно со сном распрощавшись. Направились к соседнему дому, из которого разговоры доносились, дабы послушать чего, да разузнать. А между делом Эльга решила кое о чем у Репья поинтересоваться, не все же ему одному вопросы ей интересные задавать.
- А ежели мы с тобой вдвоем в эти башни ринемся, если на меня пения этих «дочерей» подействует, хватит тебе духу и сил меня в чувство привести, а при необходимости и успокоить? А то ведь слыхала я, что под этими песнями бесяцкими люди совсем с ума сходят, и на своих путников кидаются. И не с лаской и нежностью могут, а с мечом.

- Доброй ночи, Морис.
- Доброй, - согласился шанки, заворачиваясь в одеяло. Котелок уже был вымыт и уложен на место, гитара в чехле заняла законное место у него под боком. - Разбуди меня через пару часов, сменю тебя.
Ночь полнилась звуками. Совсем рядом журчал по камням ручей, ивы полоскали в нём свесившиеся до воды ветви, иногда раздавались негромкие всплески. Протяни руку - и коснёшься холодной влаги, под поверхностью которой прячется тайна. Ветер лениво перебирал листву над головой. Временами он спускался ниже, и тогда прохладное дыхание ручья сменялось запахом высохших под солнцем луговых трав, слышнее становилось пение ночных насекомых. Метрах в десяти от стоянки кто-то шуршал в кустах, но скорее это был ёж, чем демонический выползень. Казалось бы, под такую какофонию и с человеческим-то слухом уснуть сложно, а у Мориса он был намного острее... Но звуки были знакомые, именно такие, какие он и ожидал услышать здесь ночью, и через пару минут дыхание менестреля выровнялось. Он спал, и на этот раз сны его не беспокоили.
Будить его не пришлось, вскоре после полуночи он проснулся сам. Полежал с закрытыми глазами, надеясь снова провалиться в сон, но быстро понял, что ничего из этого не выйдет. В крови плескался непонятно откуда взявшийся заряд адреналина, в голове толпились мысли о предстоящем походе. Парень открыл глаза и встретился взглядом с двумя тусклыми угольками - глазами Бур. Она, видимо, почувствовала смену ритма дыхания напарника.
Морианор поднялся на ноги, потянулся всем телом и принялся последовательно разминать затёкшие мышцы. И всё это время он пытался понять, что же его разбудило. До его стражи было ещё около часа, но снова уснуть казалось просто немыслимым. А потом он вдруг остановился на середине движения. Он понял - разбудила его тишина. Не шуршал в кустах ёж (или всё же выползень?), не стрекотали насекомые, не плескала в ручье рыба. Казалось, даже ветер притих, и лишь ручей продолжал всё так же журчать по камням. Словно весь окружающий мир затаился в ожидании чего-то. А потом они услышали...

* * *

Длинные волосы не умеют вставать дыбом - им собственный вес не позволяет. Но они всё равно попытались, до того жутко звучали предсмертные крики в сопровождении прекрасного пения. Потом была попытка убедить Бурбарыш в том, что ей всё же лучше не ходить с Морисом. Когда впечатление немного отпустило, он предложил багбирше попытаться немного поспать. Только уши залепить воском вот прямо сейчас, а не на середине дороги, как они планировали. Время выхода он решил не менять, хотя было очевидно - те, кто кричал, до башни не дошли, иначе отсюда их криков не было бы слышно. А до происходящего около таверны ему вообще дела не было, словно символический переход через ручей сделал неважным всё, что осталось по другую его сторону.
И вот теперь они шли по дороге. До рассвета было ещё довольно далеко, до башни - и того дальше. Шли молча - Буря всё равно не услышала бы его благодаря воску в ушах. Но и демонических песен она не слышала, Морис же настороженно прислушивался к окружающим звукам, особенно к тем, что доносились со стороны башни. И к собственным ощущениям.

Отредактировано Морис (Среда, 23 сентября, 2015г. 13:55:03)