Сажа, Репей
Наблюдать за происходящим со стороны оказалось достаточно забавно. Керт и не подозревал, что его слова смогут возыметь таких последствий. Нет. Он точно не расстроился из-за произошедшего, даже скорее был благодарен, что все сложилось именно так, а не иначе. После инцидента на перекрестке, эмоции той парочки были как бальзам на душу.
Ему не было так легко уже давно, на несколько минут он полностью отстранился от этого мира, точнее от земных забот. Это облегчение невольно напомнило день, когда мужчина решил покинуть ряды Святой Инквизиции, дабы стать птицей вольной. К слову, амулет, который уже остывал на груди, был именно из тех времен. Эта вещь, спасавшая ему не раз шкуру, реагировала на демоническую кровь и чем более чистой и угрожающей она была, тем сильнее нагревался предмет. Возможно только благодаря нему отряд Керта Штафа (по прозвищу Пастырь Штаф), один из не многих кто вернулся из Башни.
Когда дверь захлопнулась за девушкой, мужчина пересел к стене на пол. Привычка, которая не проходит. На стуле человек чувствовал себя не уютно, словно в любой момент кто-то мог на него напасть, а так за спиной и под задницей, твердая поверхность. С пояса он отвязал тесьму небольшого бурдюка с мятной брагой, откупорил и вдохнул ее аромат. Закрыв глаза он отстранился назад, пока затылок не нашел стену.
- …Не до дочерей мне ваших. И не до наград. И закатом своим сами любуйтесь!
В голове звенел женский голосок. На усталом лице заиграла улыбка. Живые эмоции этой парочки, гораздо лучше сварливых отголосков его парней. Невольно он подумал, что утренний поход, возможно, стоит отменить. Отряд, в котором был Сорока, не вернулся, а теперь его брат может стать обузой: «…без него всего пятеро».
Дальше первого яруса они не заходили. Да и в принципе Керт никогда не питал таких амбиций, ему хватало мелких демонов и прочей нечисти. За зубы, кости и потроха некоторых существ алхимики платили вполне прилично, главное знать о спросе. Хотя если их отряд задержится, могут быть проблемы с Сарисом. «Хозяин Башни» так просто то дело не оставит, об этом знает каждая шавка. В лучшем случае Керт потеряет прибыль одного из походов, в худшем… Человек отхлебнул напиток. Горячая жидкость приятно обожгла глотку, а дальше грудь. Опять всплыли слова девушки и еще образ Мари.
Когда никто не видел, Керт мог позволить себе сантименты. Незнакомка была очень похожа на Мари, такой же цвет волос, глаз, острый язык. В углах век стало влажно, а появившееся саднение под кадыком, заставило его в очередной раз пригубить бурдюк. Ее смерть стала той отправной точкой, что закрыла двери святых соборов и церквей для «отступника». Прозвище «пастырь» напоминало ему о прошлом, с горечью и болью, а также о том, что он в ответе за тех, кто следует за ним.

***
На улице изрядно похолодело. Поселок уснул, лишь редкие собаки отзывали на пробегающие тени. В это время серенада Дочерей долетала с попутным ветром. Ее силы здесь были бессильны, разве что в душе полудемона могли срывать заплаты прошлого, так тщательно облепленные временем и желанием забыть.
До самого постоялого двора людей не будет. Ворота к этому времени уже заперты, по ту сторону можно расслышать редкие обрывки фраз дозорных, да фырканье лошадей в стойле, что беспокойно проживали ночь. Там дальше по дороге в сторону башни, можно наткнуться на лагерь багбира и человека. А в целом они оставались предоставлены только сами себе.

Отредактировано Маах-бин-Аах (Пятница, 28 августа, 2015г. 16:40:35)

Как чумная выскочила Сажа на улицу, сразу по сторонам оглядываясь. Глазами своими все Репья искала, в темноте силуэты разглядывая. Нет его нигде. Двинулась ведьмачка вдоль по улице быстро, да торопливо, чтоб мужика патлатого нагнать, ежели тот скрыться еще не успел. От отчаянья уже даже кликать его стала, по сторонам разным, по подворотням, да по закоулкам.
Сколько лет они были знакомы, а такого ни разу меж ними не было. Да и вопросов о рождении, детстве и юности отродясь не возникало. И все их устраивало, путешествовали душа в душу, да ни о чем не горевали. Нет же, выискался, откуда не возьмись, мужик неприглядный, в сомненья ввел, да разлад посеял. А ведьмачка еще,  как баба глупая с хуторка, повелась. Да сдалась ей его родословная? «Хоть пусть буй с горы был бы, да огр с единорогом вперемешку. Он же Репей, тот самый…»
- Мужика тут не видали? Вот такого росту,- показала вытянутой рукой Эльга, - в темном одетый, в плаще, с мордой угрюмой ходит.
Но сколько она не расспрашивала полуночников, все без толку было, никто Репья не видал. То ли она непонятно объясняла, то ли тот и вовсе не светился. Совсем опечалилась Сажа.
- А если он в башню пошел?- от самой этой мысли девке уже плохеть начинало,- да ну, быть не может. Ему ума хватит одному не ходить!
И как только подумывала о таком Эльга, так сразу себя успокаивать бралась, дескать, он же умный, он же не пойдет, скорее ночлег себе уже отыскал, да в ус не дуя, полеживает.
   Да только раз закралась эта мысли в голову черную, так местами всплывать и начала, на подкорке сознания маяча. «Да будь ты кем захочешь, Репей, только вернись...»
Бродила черноволосая по улицам, надеясь, что все же рукастого путника своего отыщет, прощения попросит, да более такую тему никогда поднимать не станет. Да только разве все места обойдешь, где он спрятаться мог? Еще и эти дочери визгливые, кой в башне сидели, на мысли нехорошие наводили. И на кой черт убийцу чудищ на них понесло? Не пошла бы Сажа, с собой Репья утаскивая, и этого всего не было бы.
Прислонилась ведьмачка к стене, вымотанная душою, истерзанная вся, да вниз сползла, на карточки присаживаясь. А ночь темная такая - ничего не видать. Разве что звезды на небе одиноко светят. И каждой ведь звездочки по одной, и пары никакой нету... Тоска горькая одолела ведьмачку, хоть волком вой.
  «Что теперь делать? Куда податься? Он ведь, ежели сам не захочет, ни за что не вернется...» Вздохнула дева бравая, в последний раз на небо звездное поглядывая, да решила, что одна она в башню пойдет. Не возвращаться же обратно в одиночестве. Думала даже к тому мужику вернуться, да расспросить про башню пригрозив, да только после представления этого, ей его рожа так противна и омерзительна стала, что едва себя сдержать сумеет, дабы не врезать ему со всего маху. А там он ведь и не один. Поймают ее, скрутят, да так отделают, что Репей потом если и захочет, да не вернется, ибо не узнает ее вовсе, либо попросту  не к кому вертаться уже будет.
Собралась с мыслями Сажа, поднялась с корточек. Окликнула Репья напоследок пару раз, к тишине в ответ прислушиваясь, махнула рукой, да в направлении башни одна отправилась.

И вроде бодро шагала Сажа по улице, да как-то всё равно рассеянно. Все по сторонам поглядывала, а ну-ка завидит где его, приметит. Но чем дальше она уходила, тем мерзопакостнее настроение ее становилось, хоть к Хаккару в бездну лезь, не иначе. Сразу как-то и плата, потраченная за ночлег, цену свою потеряла, на людей плевать захотелось, на башню эту с дочерьми, да на все вокруг. Пнула камушек носком сапога, а там за спиной голос чей-то мужской заслышала. «Не Репей».
Не обернулась  сразу на отклик ведьмачка, лишь зубы стиснула, да про себя выругалась, что в час такой ее достают. А как про паренька заслышала, якобы рукастый у них посиживает, «в ус не дует», да про обиду рассказывает, так сразу и обернулась. Увидела лишь силуэты темные, да четыре  фигуры широкоплечие, что доверия ей как-то сразу и не внушали. Нахмурилась чернобровая, да с места сдвигаться не торопилась.
- Да ну? - с издевкой переспросила ведьмачка, в уме прикидывая: стал бы патлатый с этими кабанами сидеть, да такое им рассказывать? Репей хоть и был болтлив, но болтал-то всегда по делу, либо впустую, но чтоб о личном чем-то трепаться - не про него такая песня.
-И что прям так сильно обижен, что сам там отсиживается , а вы тут меня тормозите?- хмыкнула воительница, вновь четверку оглядывая. «Издеваться удумали? Что, скучно вам там пади ночи коротать, да? Сходили бы к бабам в башню, да песни с ними по такому случаю попели, раз так заливать умеете!»
- Брешите. Как собаки,- бросила им с отвращением Эльга и развернулась в сторону ту, в которую шла, явно останавливаться не намереваясь.

От чего проснулся рогатый? А Хаккар его разберёт. То ли от молодецкого гогота, то ли от женских стенаний по его полудемоническую душу, то ли оттого, что подмораживать стало бесовский зад - вздумалось какой-то курве загасить посреди ночи камин, что грел трубу, а заодно и крума.

Значится, проснулся Репей на крыше, потянулся сладко, но скромно, дабы не навернуться вниз, и прислушался: "чё почём, и как там внизу обстановка".
- Брешите. Как собаки...
"А я что говорил? Кругом все врут!" - согласился Репей с женским знакомым голоском, что прозвучал оттуда-то снизу и сбоку.
"Только это ж, разве собаки брешут?" - подумалось ему, а следом тут же вспомнилась Грымза. Вот зыркает она на тебя бывало такими честно-доверчивыми глазами, а стоит отвернуться, в руке ломоть хлеба держа, как "хвать" и уже несётся треклятая прочь, чтоб не отобрали и не поколотили следом.
Однако мысли рогатого крутились уже не вокруг приблудших собак. В настоящий момент думы его занимали чернявые кудри одной ведьмачки, а точнее то, что к чему они крепились и что выдавало те неразумные идеи, кои гнали в последствие ее стройные, но малясь худоватые ноги в сторону ворот.
"Это вот ты че щас удумала?" - мысленно обратился крум вслед удаляющейся Саже. А стоило ей скрыться за поворотом, как пришлось рогатотму хвататься за рюкзак со всеми своими прочими вещичками и сигать с крыши так же тихо, как на ней и очутился.
Кабы не Сажин ведьмачий, будь он трижды не ладен, слух, прилип бы к черноволосой дурехе Репей как репей, а может и того интимнее - как банный лист. А так держался поодаль, то в тени, то за зданиями и сооружениями всякими от неё скрываясь. Проследил он так за черноволосой до самых ворот, у коих и остановился на некоторое время.
Будучи полудемоном разумным, не то что всякие глупые девки, что сломя голову спешили навстречу дочерям... так вот. Будучи полудемоном разумным, решил Репей сначала ухи свои от сладостных завываний уберечь, потому заткнул их основательно и решительно воском - недаром в каждой лавке сей продукт имелся. И в маслах моченный, и чарами заговоренный, и с ароматом клубники с крыжовником, чтоб от мыслей дурных отвлекаться помогал.
В общем, залепил крум все, что требовалось, снаряжение проверил и следом выдвинулся. Шел Репей от ведьмачки на расстоянии настолько почтительном, что в целомудренных намерениях его вряд ли бы кто усомнился. Да и попробуй иначе - тракт-то прямой оказался и пустынный. Подойти чуть ближе - наверняка заметит. А этого Репей ну совсем не хотел.

И чего он, собственно, за ней увязался? Шёл рогатый из побуждений совершенно непонятных, однако свернуть с пути этого отчего-то не мог. Для себя же решил, что ведьмачки - народец весьма полезный и на дорогах не валяется, потому терять такой экземпляр со стороны крума было бы непростительной глупостью. Кроме того, по дороге туда-обратно чего путного найти можно будет, чтоб уж совсем в убытке не оказаться со всеми этими ночлегами платными. А как припекать станет - так всегда воротиться можно.

Отредактировано Репей (Воскресенье, 20 сентября, 2015г. 16:19:11)

Лишенные поддержки слуха гоблинские глаза впивались в мир в два раза пристальней, а смоляной бархатистый шнобель шевелился в два раза беспокойнее, Бурбарыш была настроена решительно и не собиралась умирать из-за мелкой детали окружения, например ревущей орды демонических псов или падения шипящей кометы, просто потому что она не услышала их приближения.   Непробиваемая тишина и проистекающее из нее вынужденное молчание заставляли желудок Бур протестующе сжиматься, сердце бухать подобно стенобитной машине, а обычно мирные кулаки неистово чесаться настучать в первый попавшийся бубен, просто чтобы немного разрядить опухший от мрачных дум мозг.  Длительные раздумья зверянке  вообще были не присущи, но сейчас Бурбарыш чувствовала себя так, будто все те слова что она обычно потоком извергала на окружающих, из-за немоты не находили выхода и теперь распирали бедную голову багбирочки изнутри.  Мельком она подумала, что случись что, Морис же даже не услышит её последних слов, и ей стало еще страшнее, но она решительно стиснула клыки и поганой метлой погнав пораженческий настрой прочь прибавила шагу.  Они с Морисом успели пройти довольно далеко прежде чем их «уютное уединение» было нарушено, багбириха сперва по привычке разинула рот и некоторое время напряженно шевелила губами, прежде чем осознала что разговаривать без слуха удовольствие ниже среднего, досадливо поморщилась и положив лапу на плечо полуэльфу указала вперед. Большого смысла в этом  правда уже не было, не заметить идущую впереди одинокую и целеустремленную словно альбатрос фигуру мог разве что  самый разподкупленный судья,  первым побуждением Бур было догнать чужака ибо вместе безопаснее, вторым – немедленно спрятаться и переждать, ибо мало ли что, так и не придя к решению она вопросительно посмотрела на менестреля, ожидая его реакции. 

Послушно стелилась под ноги дорога, оседая на сапогах невесомой пылью. И в тишине, нарушаемой лишь шорохом ветра в сухой придорожной траве, нёсся над миром зов прекрасный, как сама Тьма. Или даже как Смерть. Морис прислушивался к музыкальным переливам, вдыхал песню вместе с ночным воздухом, впитывал кожей. Она звала, тянула к себе, манила... точно так же, как манило бы его любое хорошо исполненное музыкальное произведение. Он не чувствовал в себе никаких лишних эмоций, не относящихся к наслаждению чужим искусством. Да, он прислушивался, не желая пропустить ни одной ноты, но ему не хотелось бежать сломя голову, чтобы проверить, так ли искусны исполнительницы в других, более плотских делах. И на спутницу вроде бы не тянуло кидаться с непристойными и неуместными предложениями.
Он покосился на Бурбарыш. Та шла рядом, мягко ступая в дорожную пыль, неосознанно приноравливалась к походке спутника, укорачивая шаг, отчего бёдра девушки начинали мягко покачиваться в том ритме, которого другие женщины добиваются годами тренировок. Окажись на этой дороге кто-то из её народа, наверняка был бы сражён наповал даже без помощи песен "дочек", менестрель же любовался статью и грацией Бури отстранённо, как любуются статуями или картинами. Но он не спешил делать выводы о действенности своей защиты - до башни было ещё далеко. Бур вроде бы тоже не предпринимала пока попыток сблизиться, хотя заметно нервничала. Морис понимал её - сам бы нервничал в такой ситуации - и ценил жертву, на которую гоблинша пошла ради него.
Дорога тем временем вела их к вершине холма, с которого должен был открыться неплохой вид. Не то, чтобы Морис всерьёз ожидал увидеть впереди кого-то или что-то интересное...
Морис обдумывал ситуацию не больше секунды, потом решительно махнул рукой вперёд и прибавил шагу, недвусмысленно предлагая багбирше последовать его примеру. Он не мог похвастаться хорошим ночным зрением, так что фигуру на дороге на таком расстоянии опознать не смог, но решил, что опасности она не представляет. Пока не представляет. В башне всё могло измениться, так что по его мнению стоило догнать путника и выяснить его (или её) намерения заранее.

Отредактировано Бурбарыш (Вторник, 22 сентября, 2015г. 08:05:38)

Хвала великому Хандаиру и ныне святому Сельвину. Обошел стороной Сажу этот случай с непонятными мужиками, из чьих уст только враки и вылетали, а ей бы и радоваться тому, да только на момент этот ей было на все плевать: на работенку, на разборки, на награду. И буй бы класть на все это дело, хоть возвращайся назад, да снова Репья ищи.
  Слыхала Эльга и слова, прилетевшие ей вслед, и бурчание недовольное басистое, но и бровью даже не повела, да шага не ускорила, а все шла бойко вперед в едином темпе, куда глаза глядели, а именно к башне. Сама не заметила, как на лагерь недавних знакомых набрела, тот, где могли бы они с Репьем кашей наедаться, да под звездным небом отдыхать. И коль зашли бы они на огонек, так, может, ничего бы и не случилось: ни ссор, ни распрей, ни размолвки. Вздохнула деваха, черные пряди с лица убирая, да дальше пошла, не останавливаясь. «А вдруг к башне один направился? Пропадет же! А там и бабы эти, охмурят, очаруют, а там и все, жизни конец!»
Так и двигалась ведьмачка в сторону пристанища демонов, ни о чем не заботясь, даже уши ничем не заткнув, а был бы с ней патлатый, уже бы точно за рукав одернул, да глупой обозвал, воск той протягивая. Эх, привыкла она с ним на дела такие сложные ходить, тут и спорить с этим не будешь.
   Оказавшись на пустоши, уже заметно похолодало, от чего невольно подумала чернобровая о тепле, да не о том, что от костра согревающего исходит, а о крепких объятиях мужских. И виделся ей только один Репей и никто больше.
     Как хорошо у него под бочком-то оказаться: всегда горяч, пылает, словно огонек, тепла для Сажи не жалея, а уж ежели совсем прохладно бы стало, так можно было бы в грудь ему уткнуться, руки под полы плаща запустить, да ближе придвинуться.
«И на кой черт ты меня одну-то оставил? Вместе же шли, рукастый, вместе! Что мне теперь одной делать? Куда мне без тебя идти…Оказаться бы сейчас рядом, да где-нибудь не здесь, а подальше, от всего, да ото всех…»
     Сама своим мыслям дивилась Сажа, эта ведь странно как-то выходит: по путнику своему горюет, конечно, печалится, но чтоб так сильно желать в его объятиях оказаться, странно это все, да не спроста. Остановилась ведьмачка посреди пустоши, тряхнула своей головою буйной, мысли такие от себя отваживая, да поглядела по сторонам, прислушалась к пению легкому, что с ветром сейчас в звуках соревновалось, и сразу все ясно ей стало, как божий день. Задели, видимо, бестии эти за больное, из глубин души все самое сокровенное вытягивая, от чего черноглазой не по себе даже стало.
- Делать что-то надо, так же нельзя, - буркнула под нос себе Эльга, да стала в сумье своей рыться. А тут на глаза и фигуры две попались, что сзади нее чуть вдалеке шли. «А может он...» Сразу дыхание перехватило и от чего-то сердце бешено застучало, кровь по телу быстрее разгоняя. Прищурилась Сажа, всматриваясь в темноту, да по силуэтам путника своего точно не угадала. Зато фигуры две эти уж очень на новых знакомых походили, уж габариты Багбира Эльга спутать ни с кем другим не могла.

Расстояние сократилась, и Бурбрарыш с удивлением распознала в бредущей фигуре их вчерашнюю не состоявшуюся попутчицу, которой тоже почему-то вздумалась в неурочный час пойти на променад.  Пока бард под боком настороженно озирался и зачем-то впустую шевелил губами (Бур краем глаза отметила повторение своей ошибки пятнадцатисекундной давности, и слегка повеселела)   зверодева безмятежно помахала обернувшейся черновласке лапой, удостоверившись в овладении вниманием полузнакомки, и достаточной близости для того чтобы та могла разглядеть детали, артистка начала подавать знаки.  Сперва она закатила глаза и скорчила ну очень  страшную морду  изображая покойника, даже вывалила язык для большей схожести, затем демонстративно похлопала ушами,  начертила в воздухе знак вопроса, вытянулась пострунке и старательно забухала ногами подражая солдатским шагам на дороге,  состроила  карикатурно-счастливую мосю, и прошла пару шагов демонстративно шатаясь, виляя из стороны в сторону и помахивая воображаемой бутылкой, снова изобразила вопрос, поставила уши торчком, оскалила клыки и согнулась вдвое подняв перед собой когтистые руки словно упырь из детской сказки,  после напустила донельзя важный вид, полистала воображаемую книгу вытянула пустые руки к небу словно молилась,  вновь изобразила вопрос, и выжидательно уставилась на Сажу ожидая ответа.  Мысль о том, что её могут не понять или понять не совсем так даже не на секунду не заглянула в лохматую голову. Выждав вежливую паузу, Бур удрученно покачала головой, бросила на Мориса быстрый вопросительный взгляд и шагнув вперед, решительно взяла человекиху за руку с нетерпящим возражений выражением морды зашагала дальше к башне.

Быстро же две фигуры настигли ведьмачку, пока деваха рыскала в своей сумке, ища тот злополучный воск, кой был ей так необходим. Лишь немного удивилась Сажа, когда завидела Мориса и Бурбарыш, с которыми не так давно произошло знакомство.
«И от чего же вы к смерти-то так спешите? Каши отведать вроде хотели, да ночь скоротать…» -  но вопрос, в темной голове возникший, так и остался на совести Эльги, ибо их допрашивать, да расспрашивать о планах дальнейших ей как-то было ни к чему.
- Разминулись, - быстро бросила деваха, не желая в подробности вдаваться, да что-то пояснять. И как у людей-то это вообще получается, вот так с ходу «раз» и попасть в самую точку больную, что покоя никак не дает. А тут еще и демоницы изо всех сил старались, голоса свои, видать, вовсе надорвали, заставляя Сажу думать только о Репье.
- Да так, скучно. В тавернах иногда мужики с лютнями получше напевают, - отозвалась на второй вопрос черноволосая, своими серьезными и темными глазами в длинноволосого мужчину всматриваясь. Внезапно изменения в его лице приметила, да движение руки, от чего моментально напряглась и готова была знаком «Толестой» его откинуть, ежели бы дернулся, да на нее напал.
- К чему бы это? – нахмурившись поинтересовалась ведьмачка, кивком головы на его руку указывая, что к рукоятке так шустро потянулась.
Следом же взгляд перевела на багбира, дабы убедиться, что эти двое не сговорились против нее. «Если сразу оба – то тут тока бежать надобно, магией всех раскидать. Так в одиночку не справлюсь я вовсе,» - но пушистая нападать на Сажу не спешила, а стала ей знаки показывать, явно что-то говоря. Нахмурилась Эльга, сжала губы в линию тонкую, понять Бурбарыш пытаясь, да из всего из этого дошло до нее только то, что, видать, у багбирши уши мохнатые заткнуты, и говорить ей при помощи простого языка уже смысла не имело. А тут черноглазая решила примеру ее последовать, да саму себя обезопасить, ведь если на таком расстояние дочери до нее добрались, то что же потом-то с ней станется? С ума сойдет.
И все же успела заткнуть уши Сажа прежде, чем звероподобная женщина под руку ее подхватила, да потащила в сторону аванпоста, причем так шустро и быстро, что убийца чудищ, в сравнении с ее  широкими шагами, едва ли поспевала.
Подходя ближе к месту, ведьмачка надежду уже почти утратила, что тут она может встретить Репья. Мозгов у него хватало, иногда, как казалось Эльге, даже чересчур, потому, скорее всего, посапывал патлатый где-то в укромном месте, ничем себя не обременяя. Один и без нее. Голоса дочерей ведьмачка уже так, как раньше, не слышала, но тоска продолжала съедать изнутри. Идти одной на дело, на кой все вместе собирались, не хотелось вовсе. «Развернуться бы, да уйти,» – промелькнуло в голове чернобровой, когда они достигли аванпоста.

- К чему бы это?
- Показалось, - Морис понял, что его движение истолковали превратно и руку от меча убрал, но ещё некоторое время подозрительно осматривался, пока не убедился, что никакой засады тут нет. Очевидно, угрожающий жест был адресован не Саже, а ту уже увлекала за собой неугомонная Буря, пытавшаяся общаться на языке жестов. Менестрель не смог расшифровать, про каких солдат, мертвецов и магов зверянка спрашивала, он просто пошёл следом за девушками.
"Стареешь, Музыкант. Нервишки шалят", - такие мысли не утешали и радости не доставляли. Он знал, из-за чего шалят нервишки - полукровка забыл уже, когда в последний раз нормально спал. - "Интересно, с Репьём она не из-за того поссорилась, что хворост нам собирала? Надеюсь, что нет..." - он старался думать о чём угодно, лишь бы не о текущей над миром песне. Она заглушала уже не только шорох ветра, но даже собственные мысли. Она больше не казалась такой уж прекрасной. Она рыболовным крючком впилась во внутренности и тянула за собой, к башне, и хотелось сорваться и бежать ей навстречу, лишь бы облегчить это ощущение, сжимавшее всё внутри в тугой горячий комок в предвкушении падения во Тьму, где ждёт его наслаждение на грани боли, а может наоборот.
Шорох позади, словно чья-то нога неудачно ступила на камушек, а тот отпрыгнул из-под сапога. Морис оглянулся и никого не увидел. "Показалось", - попытался убедить он сам себя. В нём бунтовали боевые инстинкты, но он снова повернулся лицом к башне. Башня звала. Так ли важно, что там позади? Он уже никогда туда не вернётся. Никогда. "Нужно идти, они ждут". Морис прибавил шагу. Нет, "они" - это не идущие впереди спутницы. Там впереди - его проклятие и его награда.
"Это не мои мысли". Довод казался слабым и неубедительным, разве что позволял не бежать на зов сломя голову. А вот остановиться и пойти обратно он скорее всего не смог бы. В сторону разрушенного посёлка шанки даже не глянул. Он уже не искал засаду, все силы уходили на борьбу с самим собой. Где-то глубоко внутри, куда не дотянулся крючок демонических песен, зародилось глухое раздражение на свою неспособность и нежелание бороться с наваждением, начало разрастаться, превратилось в злость. Морис зажал уши ладонями, чтобы перестать слышать зов, но он никуда не делся, заметался внутри головы, эхом отражаясь от стенок словно бы опустевшего черепа. Злость превратилась в ярость. Шанки остановился. Он убрал руки от ушей, затряс головой, пытаясь избавиться от звучащего внутри пения и лишних мыслей, потом вскинул лицо к начинающему светлеть небу.
- Убирайтесь из моей головы! - голос звучал хрипло, но это был его голос и он озвучивал его мысли. - Вы не получите меня, Хаккаровы детки! Я справлюсь, ясно вам? Я справлюсь! - Внутри что-то дрогнуло, и словно бы лопнула невидимая леска, тянущая его к башне. Клюнувшая было на приманку рыбка сорвалась с крючка. У парня словно открылись глаза, теперь он видел аванпост, зёв ворот в обрушенной стене, неподвижную фигуру за ними - её не слишком-то хотелось разглядывать вблизи, но скорее всего придётся - и нехитрые хозяйственные приспособления. Заметив треногу с котелком, парень принялся осматриваться в поисках дров и колодца. Внутри по-прежнему клокотала ярость, но думать она не мешала. Он хотел заглушить зов, и у него была идея, как это сделать. Многим из рождённых под знаком Миноса было свойственно плыть по течению до тех пор, пока кто-нибудь не помашет перед ними красной тряпкой - и тогда они способны были идти напролом к поставленной цели, не замечая препятствий. Кажется, для Мориса наступил именно такой момент.

"Я справлюсь" - это девиз персонажа. Использую черту "рождённый под знаком Миноса", прошу дополнительный бонус к следующему броску на сопротивление.

Отредактировано Морис (Пятница, 25 сентября, 2015г. 19:17:32)