}После временного скачка{

Сон прервался внезапно. Сквозь клубы нереального стали проступать пятна действительности, воспринимаемые сознанием, как посторонние, идущие откуда-то издалека звуки. Глаза художника были все еще плотно закрыты, а дыхание все еще было дыханием спящего человека. Но Измаил уже не спал. Клочки сна слезали с сознания, как ороговевший кокон, что некогда был гусеницей, спадает, сползает с тела трепещущей, медленно высвобождающейся бабочки. Веки с чудесными, длинными ресницами вздрогнули и распахнулись, явив действительности глаза с радужками, необычно украшенными фиолетовыми искорками. Очи принадлежали Джейн Аррен – девице знатного рода, благородного происхождения и просто – волшебнице. Как и все остальное изящное тело, конечностями которого художник Измаил Ваар стал понемногу начинать шевелить. Изящные, тонкие руки резко взметнулись вверх, а небольшие кулачки плотно сжались, заставляя ноготками впиться в ладони. Тело с приятными мужскому глазу формами и женственными изгибами, проступающими под одеждой, плавно выгнулось. С уст сорвался блаженный стон и Джейн Аррен замерла в наиболее расслабленном состоянии, заставила мышцы замереть, растянуться. Измаил почувствовал каждую из напряженных его волей мышц тела девушки и плавно выдохнул. Расслабился и поудобнее попытался устроиться в мягкой кровати. Измаил очень сильно любил подобного рода моменты – когда не надо было спешить занять более выгодное место на улицах города, когда не нужно просыпаться в жуткую рань и практически в темноте начинать готовиться к предстоящему дню работы. Последние пару месяцев он рисовал на дому – то есть, не выходя за пределы помещения и всего себя, отдавая лишь своим собственным задумкам и попыткам поймать вдохновение за хвост. Естественно, отсутствие работы непосредственно на улице поначалу существенно подсократили его выручку до такой степени, что ему даже приходилось позволять попавшей в его тело Джейн расплачиваться за него. Однако, потом вернулось Вдохновение. И картины его, нарисованные, в приятной полутьме помещения, стали пользоваться на порядок большим спросом, нежели раньше. Простоватому художнику было невдомек, что тому виной был, преимущественно, гораздо более располагающий к себе внешний вид. Светловолосая девушка, иногда появляющаяся на улицах с картинами, носящая странный псевдонимом, похожий на имя и фамилию одного из молодых художников Академии Искусств, постепенно стала пользоваться все большей популярностью среди ценителей. Её непосредственность и откровенное непонимание порой, очень многозначительных намеков, касающихся приватных зарисовок, создали ей славу простой, но талантливой художницы. Не удивительно, что постепенно у работ Измаил Ваара, находящегося в теле Джейн Аррен, появились ценители. А может, тому виновата была весна, заставляющая мужчин сходить с ума и вываливать не малые деньги за какие-то холсты с краской, дабы добиться внимания неприступно-простой художницы.
Даже находясь в чужом теле, от некоторых привычек было невозможно отделаться. Например, сейчас, под тяжелое дыхание и тихое бормотание, случающееся каждый раз, когда пышная грудь касалась пола при излишне глубоком движении, Измаил Ваар отжимался. Это являлось лишь частью упражнений, которые художник методично совершал каждое утро, сколько себя помнил. И даже очутившись в другом теле, не привычном к нагрузкам, которым подвергал свое собственное, не мог остановиться, чтобы не добиться привычного значения в количестве раз совершенного упражнения. Приходилось несколько раз отдыхать перед тем, как достичь желаемого результата. Но в некоторых вещах Измаил был на удивление упорным. Они позволяли его рассеянному обычно разуму сосредоточиться на том, чем предстояло заняться в день грядущий. Похоже, всю неусидчивость его, в эти моменты, впитывали натруженные мышцы, которые конвертировали её в энергию на преодоления собственного предела напряжения. И сейчас думы Измаила были окрашены в серый цвет обыденности. Этот день едва ли мог сильно отличаться от предыдущего, учитывая то, чем они с Джейн занимались последние несколько месяцев…
Художник закончил заниматься, совершил обязательный ритуал гигиены, скорее по привычке, чем по собственному желанию позавтракал и даже заправил за собой кровать. А волшебница, что сейчас разгуливала в его собственном теле, все никак не появлялась. Измаил подошел к окну и уставился сквозь его чуточку мутноватую поверхность – на расцветающий город, улочки и раскрашенную солнечными бликами стену. Он постоял так немного – заложив руки за спину и ощущая упругость ягодиц тела Джейн и резко развернувшись, направился к стоявшему у стены мольберту. Художник разложил его, установил и водрузил чистый, белый холст на его деревянную конструкцию, взял небольшой огрызок карандаша и погрузился в обрывочные, практические стертые контуры развеявшегося сна. Холст стал покрываться паутиной легких, летучих набросков. Они множились с ужасающей скоростью – по мере того, как лицо художника становилось все более отрешенно-возвышенным. Измаил Ваар вспоминал сон и реконструировал главный образ, то самое, наиболее взволновавшее его переживание, что ныне все более отчетливо проступало на бессловесном, некогда желтоватом куске материи. Он не ведал что рисовал. Сейчас художник творил, окунувшись в свой Абсолют. Обнаженное женское тело Джейн Аррен, буквально кричащее о переполняющей его страсти. Очередной штрих и приоткрытые, полные губки соблазнительной, обнаженной нимфы обрели объем. Небольшой овал и взгляд очей, неправленых чуть в сторону от смотрящего, словно стал живым…

Движение руки и на холсте отображается клочок действительности, какой-то незначительный набросок, маленькая, тонкая черта, что практически немедленно растирается пальцем в размытую полосу. Затем, грифель вновь оставляет след, задевая серовато-размазанное облако, оставшееся после предыдущего порхающего движения и устремляется дальше, иные части чуть желтоватой равнины холста. Постепенно поверхность, состоящая из переплетения многих нитей, все гуще покрывается мельчайшими кусочками раскрошенной, въевшейся от нажима черноты. Хотя стоит признать, что кое-какие участки в той или иной степени сохранили свое первоначальное, девственное состояние - благодаря ведущего руку вдохновению автора, не позволяющего осквернить их темнотой грифеля. В композиции преобладали в большинстве своем мягкие и плавные изгибы, линии, отличные от сухих, безжизненных полос, что используются при создании чертежей. Жизнь сама по себе не очень то жалует топорную прямоту, наделяя ею все преимущественно мертвое. А потому, не было ничего удивительного в том, что находящееся на далеко незаконченном еще наброске изображения, уже дышало. Изумительное по своим пропорциям женское тело, существующее на холсте, едва ли можно было отличить от оригинала, если бы оно не было черно-серо-белого цветов. Откровенное желание, поразительным образом сдерживаемое нарочито расслабленной позой, изображенной на холсте девушкой, было тем самым пиком, при достижении которого следовала лишь безудержная, всепоглощающая страсть. Но образ приготовившейся к прыжку хищницы преломлялся, стоило взору смотрящего скользнуть по чертам лица и остановиться на глазах. Умиротворенность, уверенность в себе и легкая, отчетливо сквозившая ирония во взгляде отрезвляли закипающую от возбуждения кровь не хуже бочки с холодной, колодезно-чистой водой. Не было вызова, не было превосходства в этом взоре, лишь немой, чуточку ленивый вопрос, заданный общим духом картины - просто ли самец или все же мужчина?
Но картине не суждено было стать частью реального мира, заключенного в холст умелой рукой художника. Сам творческий процесс, которому жизненно необходимо было абсолютное уединение, был бесцеремонно нарушен. Громкие, посторонние звуки все никак не желали проникать в захваченное Вдохновением сознание Измаила Ваара, в то время, как мирок творца стал разрушаться под нахлынувшим потоком яростной, клокочущей действительности. Она не желала мириться с существованием каких-либо иных измерений и потому с безжалостностью, намного превосходящую человеческую жестокость, рушила мечты, надежды и стремления таких персон, как Измаил. Но не подозревая о творящемся и подбирающемся к нему разрушению, художник продолжал творить на одном лишь достигающим его потусторонним движении чистого и как ему ранее казалось, утерянного вдохновения. Подобное не могло продолжаться бесконечно. По мере того, как действительность вторгалась в биосферу застывшего вне времени и вне пространства художника, до него стали доноситься обрывки каких-то бессвязных фраз, произносимых мужским голосом, скрип двери и запах чего-то свежего, приятно пахнущего. Он старался не обращать внимание, но концентрация, доведенная до абсолюта, лопнула словно мыльный пузырь при одном лишь прикосновении. И Измаила Ваара вышвырнуло из его собственного мира цепкой конечностью существующего порядка вещей и с силой бросило на растерзание поджидающим его ужасным монстрам-близнецам: осознанию себя и пониманию окружающего.
Дыхание художника замерло. Сердце приостановилось. А кровь алым молотом ударила в виски. Тонкая рука тела, принадлежащего Джейн Аррен, стремительно рванулось к собственному творению и рывком дернуло только что очерненное карандашом полотно. Послышавшийся треск безжалостно рвущегося холста вспорол воцарившуюся в комнате тишину. Подобное действие для Измаила было чем-то сродни попытке любящей матери убить собственное дитя. Но по другому он поступить не мог.
- Я просто смотрел, не разучился ли я рисовать - хриплой, неискренней фразой попытался смять ситуацию Измаил, пока его ладошки яростно комкали то, что было для него почти таким же важным, как сама его жизнь.

Совместно с Аашуром (Измаилом Вааром)

Библиотека Корранберга >>>>

Измаил не переставал удивляться тому, насколько сильно разнятся дни, которые он провел в компании Джейн Аррен с днями из его предыдущей жизни. Даже скучные, обыденные дни, которые до сих пор проводили в библиотеке, перелистывая пыльные и зачастую такие тяжелые фолианты, не шли ни в какое сравнение с многократно более унылым прозябанием на улочках Илсэ в попытках завлечь хоть кого-нибудь на позирование для портрета. Ранее он зависел от людей, их настроения и способности оценить произведение, а теперь…теперь, к этому добавилось еще и собственное трудолюбие, усидчивость и просто внимательность по поискам хоть каких-то фраз или слов. Хотя, произошедшее только что событие упрямо говорило о том, что не маловажным, если не решающим умением оказалась способность к быстрому бегу…Хотя, Измаил так и не понял от чего конкретно они убегали. Однако при свете дня он довольно отчетливо наблюдал странные повреждения одежды своей спутницы, которая находилась в его собственном теле. Художник хотел было спросить об этом, вызнать подробности стремительного побега сквозь тьму, но стоило его взору упасть на собственное лицо, как желание пропало. Вернее, отодвинулось до того момента как они вернуться в таверну и там уже смогу как следует поговорить обо всем. Художник очень надеялся, что его попытки вырваться и еще въехать не окажутся среди тех вещей, которые стоило бы обсудить перед тем, чтобы предпринять следующие шаги к их совместной цели – возвращению собственных тел.
Возвращение в таверну не было особенно интересным или запоминающимся. Пришли, вошли, поднялись. И на этом все. Художник прикрыл за собой дверь и выжидающе уставился на госпожу Джейн. Когда на лице его собственного тела была такая задумчивость, единственным шансом докричаться до девушки заключалось в ожидании. И он терпеливо ждал, пока его спутница приостановит глубокую мыслительную деятельность, чтобы поделиться дальнейшими планами.

Дальнейший путь волшебницы и художника проходил в относительной тишине по обе стороны. Молчание со стороны леди Аррен обусловливалось не только сбившимся за время погони дыханием и "без свидетелей", каким мог стать любой случайный прохожий, но и тот факт, что девушка была на грани обморока. Даже не ясно, спасла она все же Измаила в своем теле, или наоборот, пожертвовала его же телом во спасение своего, но ясно было одно - укусы, которое получило мужское тело, были серьезными. Хотя нет - опасность исходила не из за укусов, а из за того, что некогда было остановить кровотечение. Джейн чувствовала, как теплая кровь течет вниз, сливаясь с капельками пота, выступившими после хорошего импровизированного марафона в стенах библиотеки. А потому сейчас волшебница тяжело и сипло дышала в такт собственных шагов по мостовой. Голова кружилась. Девушка едва заметила то, как они с Измаилом наконец то добрались до комнаты в таверне, считая каждую ступеньку под ногами. Вообще - за возвращение нужно сказать спасибо именно парню - Измаил, понимая это или нет, но вернул их в стены, за последние несколько месяцев уже ставшие родными. Джейн лениво провела рукой по спине - где то чуть ниже шеи и поморщилась от новой вспышки боли, приглушившую предыдущую пульсирующую с каждым шагом. - Измаил...ты не против еще парочке шрамов на твоей сп... и рухнула на четвереньки, от внезапно накатившей на нее слабости. Впрочем, смертельного в этом ничего не было - организм художника просто сильно вымотался и нуждался в отдыхе.

Художник сначала с нетерпением, а затем и с тревогой наблюдал за Джейн, что каменной статуей замерла почти на самой середине их комнаты. Ясные, ныне лучащиеся едва ли не детской наивностью глаза Измаила Ваара наблюдали за каждым восходом грудной клетки его собственного тела, в котором находилась госпожа Аррен. Постепенно человеческие очи привыкли к темноте, и тут же взору, мечущемуся по чужому ныне телу, предстали все те царапины, укусы и прочие повреждения, которые доселе скрывались в тени. Измаил Ваар успел только набрать воздух в легкие и сделать шаг, перед тем как фигура немедленно рухнуло на пол. Несколько поспешных движений вперед и вот, изящная женская ладонь тянется к пропитанным кровью клочкам некогда целой и прочной одежды. Но самые кончики пальцев остановились в нескольких миллиметрах от источающих запах крови одежд. Измаил ощутил, как воздух покидает его легкие, а глаза, словно сами собой закатываются, заставляя сознание уплывать в благосклонную темноту, дабы не видеть себя в столь жутком положении. Кровь, следы от укусов, порванная жуткими по остроте зубами одежда…
Но внезапно эти однозначные признаки кажущегося таким неизбежным обморока содрогнулись, словно ворота под ударом внушительного тарана. Измаил моргнул и тяжело, резко вдохнул полную грудь воздуха, словно тонущий человек хватающийся за соломинку и с удивлением обнаруживающий что он находится на мелководье. Ещё один удар сердца. Сгорбившаяся фигура Джейн Аррен выставила ногу и вовремя удержала равновесие, чтобы не упасть на рыжеволосого детину, что сейчас находился на полу комнаты. Дыхание художника было хриплым, прерывистым, но тем не менее он медленно, но верно шел к графину с водой, стоящего на столике. Несколько раз Измаил едва не падал и лишь каким-то чудом удерживал равновесие, но он сделал то, чего добивался – он достиг сосуда с драгоценной жидкостью. А после, сомкнув тонкие, изящные пальцы на твердой, прохладной поверхности, отправился в обратный путь, к фигуре молодого человека, которым не так давно был сам. Кровь молотом стучала в висках, мир плыл перед глазами, словно Ваар находился под влиянием высокоградусного «зеленого змия». Но при всем при этом он ни на секунду не останавливался. Внезапное упорство, прорвавшееся сквозь страх, оказалось настолько живучим, что ноги нового тела не остановились, даже достигнув собственного тела художника. Кувшин взлетел в воздух и серебристым, обжигающе прохладным ливнем окропил двух молодых людей, что оказались лежащими на полу таверны.

Волшебница же, судорожно вдыхая воздух и ощущая, как грудную клетку стискивают щупальца колкой боли, не позволяющей вдохнуть полной грудью необходимую порцию кислорода. Джейн прикрыла глаза и пересилив неприятные ощущения, глубоко вдохнула. И выдохнула, чувствуя, что уже становится легче. Где то рядом, неотрывно смотря в пол и изучая каждую трещинку на деревянном покрытии, она чувствовала присутствие Измаил и его робкие попытки оказать первую помощь пострадавшему собственному телу. Джейн отшатнулась, переместив вес на одну руку когда подумала, что художник собрался на нее падать. В любое другое время, возможно, тела Измаила легко приняло бы вес волшебницы Аррен, словно он всю жизнь только и носил эти килограммы на своих плечах. А сейчас оно с трудом удерживало собственную массу в более-менее вертикально-висячем положении, вот вот грозясь упасть спящим грузом на паркет. Вообще девушка создавала впечатление напившегося в зюзю сурового наемника, бормочущего что то совершенно невразумительное и создающего иллюзию абсолютной отрешенности от реальных событий. У Джейн от непривычной для нее потери крови и чего-то еще, возможно спровоцированным попаданием осколка заклинания под кожу, начались легкие галлюцинации. Сейчас ей казалось, будто она стоит на четвереньках на настоящей палубе корабля... так, во всяком случае, ей казалось от вида деревянных досок и плавного пошатывания тела из стороны в сторону. И тут она ощутила холодный поток воды, обрушившийся на нее столь внезапно, что сомнений в произошедшем у Джи более не оставалось. - Измаил!! Мы тонем! закричала волшебница, хватая и как бы обнимая ножки своего тела - Измаил! Я не умею плавать! Нет, только не это!... девушка отчаянно карабкалась вверх по собственному телу, крепко цепляясь за Измаила. Самая кошмарная из ее фантазий начала осуществляться... во всяком случае, иллюзия этой фантазии в ее голове.

Измаила и без того не сложно было вывести из того шаткого состояния, в котом он находился на данный момент. Запах крови, смешанного с потом заставлял сознание ускользать в сторону и любые мысли просто вязли в тумане, который образовался в голову у художника. Его подташнивало, шатало и просто не хватало воздуха. Еще немного и тело Джейн Аррен, не выдержав столь неуверенного им управления, пало бы в обморок, не зависимо от каких-либо действий со стороны пытающегося выстоять Измаила. Он с трудом приказывал сознанию не погружаться в пучину обморока, исстрачивая на это все свои не большие силы. Ему нужно было оказать первую помощь, перевязать, удостовериться, что с госпожой Джейн будет все в порядке. Но то что случилось дальше стремительно оборвало ту тонкую нить, на котором держалось восприятие художником окружающего мира. Пациент, который по представлениям художника должен быть как минимум, при смерти, внезапно поднялся и попытался взобраться по телу, что-то вопя. Конкретных фраз было не разобрать сквозь вязкую пелену забытья, в глубину которого художник устремился, но интонации были крайне взволнованные. Все еще пошатывающееся тело, потеряв даже те крохи контроля, что мог обеспечивать ему Измаил Ваар, рухнуло прямиком на девушку, заточенную в рыжеволосое тело.
Так уж случилось, что изящная оболочка волшебницы имела немного смещенный центр тяжести в связи с исключительностью собственного организма. Пышная грудь в этом случае сослужила тем самым грузом, который в дополнение к беспорядочным движением рук самой Джейн и выбрал направление падения. Таким образом, начавшая свое восхождение по телу девушки оболочка Измаила Ваара, оказалась в крайне щекотливом положении. Во-первых, рука, что некогда принадлежала застенчивому художнику, довольно ощутимо сжимала грудь, принадлежащую телу самой Джейн, а во-вторых, они оба падали в лужу, что была образована благодаря неаккуратными  действиям пытающегося помочь художника. И в итоге, следуя всем законам физики, тело девушки должно было оказаться сверху.

Вода окружала. Это превосходная ловушка смерти, которая вот вот грозилась захлопнуться холодной волной над головой волшебницы, останавливая дыхание и затягивая девушку на темное дно. И Джейн с отчаянной решимостью цеплялась за свою единственную надежду - за Измаила, который оказался рядом и, возможно, приплыл к ней на помощь. Джи снова и снова повторяла "нетнетнет", как безумная... да так оно и было. Это глубина. Это ее страх, который убивал не водой, а одним лишь осознанием происходящего. А потом она почувствовала, как резко куда то упала..и стукнулась затылком о что то твердое и на несколько секунд потеряла сознание. Странное ощущение- когда замирает все вокруг и перестаешь не только видеть свет, но и слышать звуки. Пауза жизни. Затем девушка очнулась, не открывая глаз, чувствуя на себе чужой вес, а разум уже рисовал новую картину, вместо той, где она тонула. Она видела силуэт, слегка приоткрыв глаза. Она знала чья это тень, определенно знала и испытала странное чувство, когда этот знакомый силуэт коснулся губами ее губ. Хотя в действительности все было немного наоборот - это Джейн притянула к себе оказавшегося сверху художника и мягко чмокнула в губы, чтобы затем снова откинуться на подушку..кхм, деревянный пол. Джи успела лишь едва заметно улыбнуться, протянув на выдохе - Ииииии.... и погрузилась в спокойный сон, что позволил бы ей как следует отдохнуть после насыщенного дня. А тело - смогло бы срегенерироваться, тем более что вполне было способно к тому.

Пробуждение художника было очень, крайне малоприятным. У Измаила вообще довольно редко получалось падать в обморок. Обычно он успевал как-либо убежать, чтобы не выдать свою очевидную, но такую крохотную слабость, заключающуюся в виде, запахе,  цвете и не приведите боги, вкусе крови. Последствия бывали неоднозначными и лежали в пределе довольно широкого диапазона возможных действий со стороны художника. Но на этот раз они были крайне необычными, грозя, вот-вот перерасти в нечто по истине катастрофическое.
Сами представьте, как вы продираете глаза и обнаруживаете себя лежащим неподалеку от состоящей из чего-то холодного лужи, полувпитавшейся в одежду и доски пола. Но это еще только начало той картины, которая возникнет перед взором сама по себе, как только тело подскажет некоторые дополнительные параметры. Пробуждение происходит…на чем-то. А вернее на ком-то. И этот кто-то бессовестно посапывает со счастливой улыбкой на лице и при всем при этом очень уверенно и так по-свойски держится одной рукой за грудь. Понимание того, что вы девушка не сводит с ума только потому, что сознание все еще занято попытками переварить все остальные сведения и найти ответ на вопрос: «Это ж сколько надо выпить?!»
Пощечина на некогда собственном лице горела  Измаилу Ваару ярким алым маяком укора. Впрочем, художник попытался уговорить себя, что после того пробуждения так на его месте поступил бы каждый, а дальнейшие попытки поднять собственное тело с поло служило тем самым искуплением своей вины, но…Художнику было все равно как-то не спокойно от осознания того, что он нанес удар не просто самому себе, но госпоже Джейн, что похоже, спасла его от какой-то ужасной опасности, которая и сотворила с девушкой в его теле нечто ужасное. Художник пододвинул стул к кровати поближе и стал вглядываться в черты собственного лица. Измаил тихо вздохнул и положил свою девичью узкую ладошку на лоб леди Аррен, пытаясь узнать, нет ли у неё жара. Сам не заметил, как провел по родному лицу тыльной стороной кисти и резко отдернул, когда поймал на том, что убирает выбившийся рыжий локон. Откинулся в стуле и стал наблюдать за лежащим на кровати телом. Измаил стал медленно погружаться в сон. Последней его мыслью было то, что сегодня ему удалось-таки избежать наказания ванной.

Отредактировано Джейн (Четверг, 21 апреля, 2011г. 17:50:25)