>>>Лечебница доктора Кале

Палуба ходила ходуном, шторм разгорался с каждым часом все сильнее. Корабль трясло, как припадочного, швыряло из стороны в сторону под аккомпанемент ревущих волн и скрип терзаемого водой дерева. Матросы спешно убирали паруса, бегали по шаткой палубе, поскальзываясь на лужах и крича проклятья. Очередная волна с шумом разбилась о борт, окатив его водопадом соленых брызг, и залила палубу. Корабль опасно накренился, а потом шумно и резко вернулся обратно и плюхнул в другую сторону.
Он цеплялся за вант-трос, борясь с непроходящей тошнотой и диким, животным страхом. Отпустит руки и немедленно вылетит за борт. Ужас жуткой качки и соленого бездушного океана превратили его пальцы в закоченевшие, скрюченные тиски, разжать которые было невозможно. Руки сводило судорогой, пока новая огромная ревущая волна ударила корабль в бок, заставив накрениться сильнее, чем раньше.
-Юнга, чтоб тебя, отпусти ванты, - пробился сквозь рокот волн и стоны древесины голос одного из матросов, - Бросай и проваливай вниз, идиот. Смоет!
Последнее слово утонуло в новой волне. Океан гневался, бог водных глубин желал забрать себе души нечестивых моряков. Корабль заметно просел, загреб палубой воду и начал неумолимый крен на левый борт. Он стоял у правого, дикими глазами наблюдая за верховенством стихии, заглатывающей ставшее вдруг таким маленьким суденышко. Кричавшего матроса смыло за борт. Корабль еще сильнее накренился, очередная волна помогла этому. Его ноги заскользили вниз, корабль снова тряхнуло, и только пальцы-тиски, не отпускавшие трос, спасли его от падения следом за несколькими матросами. Оставшиеся на корабле люди спешно отвязывали шлюпки, пытаясь хоть как-то спасти свои шкуры. Ему кто-то кричал, чтобы он прыгал в воду и плыл к спасительной шлюпке, но он не понимал. Тело не слушалось, остатки разума покинули его, сменившись на животный ужас перед грядущей гибелью. Корабль окончательно завалился набок, заставив его буквально повиснуть на тросе. Пару шлюпок матросам удалось спустить на воду, и сейчас они боролись с бушующим океаном малыми силами. Грозному богу морских глубин окончательно надоел этот фарс, и он послал огромную, по-настоящему огромную волну на почти затопленный корабль. Волна накрыла его с головой, оторвала трос и швырнула хрупкое человеческое тело в глубину соленых вод. В нос хлынула вода, глаза заволокло непроглядной пеленой, руки наконец разжались и панически задергались в ставшей как густая каша воде. Его завертело, закружило, он с трудом понимал, где верх, а где низ, ничего не видел и рисковал захлебнуться. Животный ужас активировал скрытые резервы тела и толчком вынес его на поверхность. Судорожный хриплый вдох, еще один. Прямо перед очистившимся взором возникла шлюпка, всего десяток метров вплавь по бушующему океану, который только что затопил целый корабль. Но ужасу было плевать, он заставлял его руки и ноги грести, сопротивляясь стихии, выныривая после накрывающих волн. На шлюпке его заметили, кричали, махали руками. Оставалось всего ничего, несколько метров, когда бог океана решил, что ему нужны все, абсолютно все души с погибшего корабля.
Новая огромная волна накрыла и его, и шлюпку, и всех, кто был в ней. Погребла, как дикая снежная лавина, бросила в глубину, укрыла сверху толстым одеялом темной воды. Он пытался, он плыл, рассекал своим молодым телом толщу воды, но она была сильнее. Воздух кончился, истощился в легких, в висках застучало, шея напряглась, и он не в силах больше подавлять рефлекс резко и глубоко вдохнул. Вода моментально наполнила легкие, сдавила их в приступе кашля, заставив еще сильнее наполниться собой. Вдох, еще один, судорожные, жадные, глупые. Последние… Его медленно угасающее сознание, подстегиваемое животным ужасом, бившемся в черепной коробке, как до смерти перепуганная птица в клетке, пыталось пошевелить конечностями, но кроме финальных агонических судорог ничего не вышло. Его широко раскрытые глаза уставились вверх, где сквозь толщу воды виднелись всполохи молний. Его сердце сделало последний удар и замерло, его сознание окончательно угасло вместе с живым блеском серых глаз.

Доктор резко открыл глаз, несколько раз глубоко и шумно вдохнул. Воздух. Живительный воздух. Не вода. Слава Единому. Он медленно приходил в себя после кошмара. Земля. Твердая земля. Никакого океана, никаких кораблей. Это был сон. Плохой, горячечный бред. Ему что-то вкололи перед поездкой, поэтому ему приснился плохой сон. Еще раз вдохнув воздух, Кале окончательно проснулся. Отвратительные ощущения заполнения легких водой еще долго терзали его, но хотя бы осознание себя в реальности без воды и качки постепенно помогало. Он очнулся в круглой каменной комнате сидящим на каменном же стуле с оковами на запястьях. В комнату вошел голубоглазый человек с кинжалом и уселся напротив Кале на табурет. Медленно сквозь еще плотную ткань кошмара проступали недавние воспоминания: бандиты, хитростью проникшие в лечебницу, сбежавшая эльфийская принцесса, бугаи, тащившие его вниз по лестнице и запихавшие в повозку, укол какой-то дряни, бушующий океан…
Доктор хмуро глянул на незнакомца светлым серым, а значит злым глазом, поерзал на неудобном кресле. Попытался пошевелить руками в браслетах оков, но ничего не вышло – оковы были слишком тугими. Незнакомец улыбнулся и заговорил. Он улыбался, но доктор видел в этой улыбке оскал волка или собаки. Или одной из тех жутких многоглазых тварей, что он видел в доме Лирандар.
Что ждет обычно садист от своих жертв? Обычно садист ждет эмоции. Неважно, будут это слезы и мольбы о пощаде или ярость и проклятия, главное, чтобы жертва фонтанировала эмоциями, щедро делясь ими с садистом. Потому что своих эмоций у садиста нет или они кажутся ему грязными, мерзкими и неправильными. И только чужие, чистые эмоции, проявления чувств способны подарить садисту подлинное наслаждение. Так вот доктор не собирался играть в эти игры. Время героев закончилось, он не партизан, чтобы гордо плюнуть в лицо врагу. Причастность к дому Гроуз наполняла его уверенностью, что такого человека побоятся лишний раз убивать, но калечить могут и не отказаться. Поэтому доктор спокойно и ровно рассказал все, что знал, и кое-что сверху:
-Эта девушка проникла ко мне в лечебницу тайно. Она была ранена в плечо и надеялась найти у меня медикаменты и бинты. Я вытащил стрелу и наложил повязку, так же дал ей обезболивающее и общеукрепляющее. Она назвала себя дочерью эльфийского правителя и рассказала, что была похищена пятнадцать лет назад и сейчас сумела сбежать. Я немедленно сообщил в эльфийское посольство и попросил их прислать кого-нибудь через пару дней, когда она более или менее оправилась бы, чтобы ее забрали и перевезли в надежное место до излечения. А что касается дома Гроуз, - доктор сделал паузу, а потом не меняя тона голоса, не сделав никакого акцента, продолжил, - то тебе, щенок, лучше не делать глупостей.
Нельзя сказать, что он не боялся. Боялся. Но еще больше он был зол. Он был дико, безумно зол на этого прощелыгу с путанскими голубыми глазками. Ни один мускул не дрогнул на его лице, ни одна нота в голосе не выдали его пылающей злости. Когда он был по-настоящему зол, он всегда говорил тихо, бесстрастно, двигался четко и скупо, а его лицо ничего не выражало. Ровно до того момента, пока он не сможет наброситься на этого придурка, повалить его на холодных пол, наступить коленом на грудь и с демонической улыбкой-оскалом выковырять его потаскушьи глаза себе на талисман. Возможно, он прочтет в его тяжелом взгляде ближайшие планы доктора, а может и нет. Это было не важно. Важно, что думал обо всем этом доктор.

Отредактировано Кале (Пятница, 27 апреля, 2012г. 19:58:03)

Доктор крепко сжал кулак, глядя на расползающееся пятно. Оно напоминало происшествие двадцать лет назад, но тогда это была аллергия и на помощь подоспели эльфы со своим липким раствором. И тогда он еще не был хирургом… Годы практики вложили в его голову бережное, даже трепетное отношение к своим рукам, к длинным развитым пальцам, от чьей моторики зависела порой жизнь пациентов. Расползающееся некрозное пятно на правой руке приковало его взгляд. Было почти не больно, только нарастала паника. Гаденыш будто угадал его слабое место.
«Нет, нет, нет! Только не руки! Только не мои руки хирурга. Нет!» Сердце разогналось до учащенного ритма чистого страха, дыхание сбивалось, зрачок расширился. Хуже было бы только выколоть ему глаз. Пятно расширялось с пугающей быстротой, занимало все большую поверхность тыльной стороны ладони, не минуемо подбираясь к пальцам.
-Что тебе нужно от меня, гаденыш? – хрипло спросил Кале, не сводя глаза с разрастающегося пятна, - Мольбы о пощаде? Или секреты Гроузов? Или тебе просто нравится издеваться над пленниками?
Паника сейчас огромными горящими красными буквами написана на его лице. Голубоглазый просто не может ее не заметить. Играть дальше сурового альфа-самца нет смысла. Маги… О, как же он ненавидит магов. Короткими, остриженными ногтями он впился в подлокотники так, что пальцы побелели, а камень тоскливо скрипнул. «Никакой магии в моем теле. Никакой магии в моем разуме. Магия – прочь!» Доктор напрягся, мысленно пытаясь остановить расширение пятна. Он верил ,что столь быстрый некроз провоцируется магией, так же как провоцировалось быстрое, почти моментально сращивание тканей, которое демонстрировали маги-целители. И он верил, что магию можно остановить силой своего разума, своей воли. Огонь не обжигал его, когда он читал про себя простую мантру. Лизал его ладони, но не оставлял ожогов. Сознание не затуманивалось и не поднимало со дна памяти страшные картины, которые, как он думал, он давно забыл, когда он читал простую мантру.
«Никакой магии в моем теле! Никакой магии в моем разуме! Магия – прочь!»

Воля - 17

Распространение некроза остановилось, едва гаденыш щелкнул пальцами. Доктор даже почувствовал некоторое облегчение, когда цель допроса стала ясна. Он, наконец, смог оторвать взгляд от своей руки и поднять на своего мучителя. Весь из себя такой ухоженный, манерный, глазки голубые потаскушьи, рассматривает свои ногти с недовольной миной. На его шее блеснул медальончик. Доктор узнал эту форму, он уже видел такой, с крыльями. А вот где и на ком, это было уже сложнее. Кале нахмурился, вспоминая, пусть гаденыш думает, что он припоминает все секреты дома Гроуз, которые успел узнать за полгода. Ему ведь и в голову не придет, что даже медицинской карты какого-нибудь уборщика на Левиафане у доктора в руках никогда не было. Каков шанс, что этот ублюдок не убьет его, если выяснит, что ничерта доктор о делах дома не знает?
Крылья… крылья… Поломанные – всплыло в памяти слово. «Поломанные крылья, бедные дети, я тоже была такой» - ассоциативный ряд выстроился сам собой. Ли… Ли… Ли-ран-дар. Сложная фамилия, которую он навсегда запомнил по инерции, чтобы больше не забыть, не ошибиться и всегда суметь обратиться к странной женщине с жуткой собакой. Ли-ран-дар. Магия, голубые глаза, крылатый медальон – головоломка сложилась. Доктор еще раз взглянул в лицо гаденыша, сравнивая его с отпечатавшимся в памяти образом. Ну, что-то было, наверное. Образ Терезы был искажен в его голове обидой. И как всегда в своей жизни, он стремился забыть плохое, стереть из памяти и никогда не возвращаться. Поэтому черты ее лица сейчас расплывались, не желая собираться в единую картину. Он не мог сравнить их сходства, но принадлежность этого человека к дому Лирандар он угадал, пожалуй. Возник резонный вопрос, почему она приказала такое и что вообще происходит, но гаденыш ожидал ответов, гримасничал напротив и противно требовал кофе.
-Встречный вопрос, щенок, - усмехнулся доктор. Он всегда рисковал понапрасну, всегда нарывался на неприятности. Одни его за это уважали, другие – ненавидели. Равнодушных, однако, не было. Он знал, что стоит ему произнести эти слова, и гаденыш снова начнет свои магические фокусы, и есть не иллюзорный шанс лишиться рук-кормилец, но остановиться Кале уже не мог, - Какое у тебя звание в доме Лирандар? И занятия? Уж точно не глава этого дома, что странно, ведь ты такой талантливый маг и вообще звезда большой величины. Но своим домом почему-то не управляешь. Экая досада.
Смертный приговор, улыбка висельника расцветила его усталое лицо. Так улыбаются люди на эшафоте, словно бы говорят: «Давайте, свистите, кричите проклятья. Я вознесся над вами, над толпой, стою на краю смерти и смеюсь вам в лица, а вы только и можете, что свистеть и скандировать, глупое стадо».

Гаденыш разозлился. Злость и досаду доктор сумел уловить на его холеном лице, как бы старательно тот не изображал скуку. Глазки-то сверкнули живым яростным огнем, хоть на мгновение, но все же. И потом он сделал магический пас, по телу Кале пробежала дрожь, и он почувствовал, как кожа сжимается струпьями. Каждый уголок несчастного его тела, обезображенного и без этого, запылал нестерпимой болью от такого грубого с собой обращения. Доктор застонал, не в силах сдерживаться, и завертелся на кресле, ища положение, чтобы унять хоть немного эту боль. А потом был удар по затылку, резкая боль в голове и выключенное сознание. Щелк, и нет больше доктора.
Сознание вернулось болью в затылке, пульсацией во всем черепе и зудом в теле. Он медленно раскрыл глаза, но ничего не увидел. Плотная, непроглядная темнота. Ему даже стало на мгновение страшно, что глаз ему все-таки выкололи. Но наваждение прошло, когда он попробовал поморгать. Глаз был на месте, и руки тоже. Он чувствовал пальцами затылок, и затылок чувствовал их. На голове сзади вздулась огромная шишка, а внутри стучало и звенело. Медленно, кряхтя, доктор сел, с удовольствием отметив, что руки-ноги у него свободны. Доктор пошарил по полу, ощутив под пальцами только сухую пыль и пепел? Да, кажется, это было похоже на пепел. Что-то среднее между пеплом и сухими листьями: не так быстро истирается в пальцах, но на ощупь совсем как пепел.
Пол был сухим и немного под уклоном. Правую руку кололи мелкие иголочки онемения, Кале почти не чувствовал ее, потому стал активно массировать и разминать. Может, отлежал, а может, отсохла под магическим воздействием. Надеялся он, конечно, на первое, но готовился ко второму. Нет, ему повезло, рука через пару минут активных действий стала вновь функционировать. Иголочки еще покалывали в подушечках пальцев, но она уже двигалась без особых проблем. Что ж, надо выбираться, пока подвернулся счастливый случай.
Осторожно и стараясь не кряхтеть, как старый дед, он поднялся на ноги, чуть не задев головой потолок. Поднял руки, ощупал его. На ощупь потолок был каменным, шершавым и прохладным. Похожим на те камни, что были в круглой комнате. Проскользив рукой вбок и сделав шаг, доктор наткнулся на стену. Помещение, в котором он оказался, было, судя по всему, прямоугольным, хоть углы и постесались и округлились за долгие годы. Где-то рядом кто-то пискнул и зашебуршился. «Мышка», - подумал доктор и продолжил обследование помещения. В ширину оно оказалось примерно два шага, в высоту – с его рост. Потом он принялся мерить длину. Уклон ощущался и на ногах, доктор решил пройти немного вверх, ведя руками по стенам. Стена не появилась ни на второй, ни на десятый шаг. «Тоннель», - подумал доктор. Куда ведет, было не понятно, но кое-какие соображения имелись. Он смутно припоминал, что его волокли вверх, как раз когда он упорно рассекал бушующие волны, двигаясь к шлюпке. Есть вероятность, что пойдя вверх, он попадет в то же место, откуда его выкинули.
Кале развернулся и осторожно, наощупь пошел вниз. Кромешная темнота немало мешала адекватному восприятию обстановки. Он вообще не любил темноту, она прочно ассоциировалась у него со слепотой, которой доктор до сих пор жутко боялся. Поэтому в темноте он становился вдвое осторожнее и медлительнее. А тоннель был очень длинным. Он все шел, шел и не думал заканчиваться. Длинная и немного извилистая кишка из шершавых камней с жестким пеплом на земле. Пару раз доктору под ноги попались кости. Он не знал, человеческие или чьи-то еще, и не стал наклоняться, чтобы это определить. Как бы его костей тут не осталось. Через миллион лет после начала спуска он почувствовал на стенах влагу. Даже сначала не столько влагу, сколько сырость, потом уже под пальцами появились целые капли, а под ногами стало хлюпать.
«Канализация», - подумал доктор и сделал еще пару шагов вниз. В ботинки просочилась вода и промочила ноги. Не самое большое потрясение за сегодняшний день, но та еще неприятность. Доктор остановился, решая, что ему дальше делать. Хаккар его знает, что там впереди, не видно ни бельмеса. А вдруг там подземное озеро без выхода на поверхность? А вдруг и с выходом? Эта двойственность рождала в нем столь ненавидимую им нерешительность. Оба варианта были равновероятны, но один из них вел как минимум к неприятному промоканию с ног до головы, а второй к приятному избавлению от ужасов этого места. Доктор отступил вверх, на сухое, и сел, подперев спиной стену. Хотелось покурить и собраться с мыслями, но трубка осталась дома. Хотя бы эти уроды ее не украли, одна радость.

Земля, точнее каменный пол – доктор не сомневался, что он был каменным – неожиданно заметно просел и начал «течь», как зыбучий песок. Кале засасывало вниз, и его резкие попытки вырваться из такого неожиданного поворота событий только усугубили его положение. Вода затопила ноги, хлюпала где-то внизу. Доктор цеплялся пальцами за шершавые плиты, но неумолимая сила тянула вниз. Вода добралась до пояса и останавливаться не желала, подкатывая под лежащего сейчас плашмя доктора, пропитывая влагой его перемазанную грязью сорочку и радостно плюхая под неистово цеплявшимися руками. Ругань и проклятья превратились в панический крик. Он не звал на помощь, он не возносил мольбы господу, он просто заорал, как заорал бы на его месте любой. Брызги летели в лицо, пальцы соскальзывали с камней, давление зыбучего коридора сжимало тело, пока, наконец, не выплюнуло вниз.
Не перестав орать, доктор благополучно приземлился в мягкий мох. Привыкший к полной темноте глаз сначала ослепил свет грибов, лишь позже, прищурившись и проморгавшись, доктор смог определить, что светят грибы, а лежит он на мхе. Сердце колотилось, как припадочное, голос с каждым судорожным выдохом срывался на стон. Несколько секунд доктор неподвижно лежал, привыкая зрением и пытаясь унять страх. Потом поднялся, осмотрелся. В первое мгновение даже показалось, что все не так страшно. Главное, что есть некоторый свет, Кале снова зряч, а значит на порядок эффективней. Задрав голову, он смог разглядеть зияющую чернотой дыру, из которой вывалился сюда, а еще обнаружил две похожие дыры. «Кажись, ошибся. Выход не тут. Экая досада». Страх постепенно отступал, положение казалось уже не таким безнадежным, как пару минут назад. Есть шанс, что по одному из новых тоннелей он сможет выбраться наружу.

Кале сделал шаг, утопая в мягком мхе. В таком не побегаешь, зато так приятно валяться. Потом еще несколько шагов, старательно поднимая ноги и переступая как можно шире. Кто-то запищал и зашебуршался в темноте у стены. Доктор резко обернулся, но успел заметить лишь быстрое движение какой-то твари, а потом прыжок и укус. Кале взвыл, тряхнул рефлекторно рукой, пытаясь сбросить вцепившуюся в плоть скотину. Под ногами юркнуло еще одно существо и вгрызлось в ботинок.
-Орка вам в жены, уроды, - рычал доктор, резко отодвигая и сгибая в локте руку по привычке. Он надеялся, нет, он свято верил, что головорезы Лирандара не обнаружили и не забрали его хитрый механизм. В рукаве щелкнуло, и под ладонью правой свободной руки захолодило сталью. Крепко сжав выскочивший скальпель, доктор приподнял левую руку и вогнал импровизированное оружие в тварь, висевшую на ней. Скальпель, остро заточенный на конце, мягко, как в масло, вошел в плоть существа, заставив его взвизгнуть и ослабить хватку. Резким взмахом руки доктор стряхнул мерзость, размахнулся ногой, на которую уже метила вторая дура и со всего маха отправил ее в полет до стены.
-Иди к хаккару, тварь, - сопроводил он ее полет комментарием.
Нужно было отойти к стене, прижаться спиной и отражать атаки тварей. Почему-то доктору казалось, что двумя мерзостями дело не ограничится. Костеря на чем свет стоит этот слишком мягкий и глубокий мох, Кале сумел добежать до стены и прижаться, прежде, чем отброшенная им крыса снова начала атаку. Она яростно прыгала, метя в горло, а доктор отмахивался от нее окровавленной рукой и скальпелем. Боль в руке заглушалась адреналином от схватки. Кале успел подумать только, что ему повезло, что эти твари не обитались в темном тоннеле, иначе, он бы уже сложил лапки. Крыса распалилась не меньше доктора, прыгала все ожесточеннее, старалась не просто укусить, а вырвать кусок мяса, рычала утробно и зло. Доктор вторил ей, старательно размахивая скальпелем и стараясь, если не воткнуть его мерзости меж ребер, так хоть пол-лапы отрезать. И тоже рычал, утробно и зло. Очередной прыжок закончился для крысы смертью – так удачно подставлен был скальпель, что она сама на него же и напрыгнула. Взвизгнула и захрипела, заливая доктору правую руку своей вонючей кровью.
Брезгливо он стряхнул новый труп со своего замечательного боевого скальпеля и оттер его о штаны. Все равно их уже не спасти, так пусть хоть сослужат последнюю службу своему хозяину. От пролившейся крови скальпель сильно скользил в руке, нужно было поскорее вытереть его и руку, пока новая тварь не выпрыгнула на него из темноты. Сверху послышался шум, какое-то движение, а потом в центр колодца, в котором он оказался, то ли свалилось, то ли спрыгнуло нечто очень тяжелое и громоздкое.
«Мне конец», - подумал доктор, выставив руку со скальпелем вперед. Против такой махины его скальпель – зубочистка, но сдаваться без боя он не желал. Хотелось крикнуть что-нибудь обидное и скверное, чтобы приободрить себя, но это привлекло бы к нему лишнее внимание. Может, после темного коридора существо еще не привыкло к свету и стоящего у стены доктора не заметит за светом грибов. И убежит в какой-нибудь из ходов. Глупая надежда, но другой не было.

На страшной, тяжелой штуке что-то сверкнуло, а следом загорелся яркий фонарь, и Кале смог разглядеть, что тяжелая штука – это кованный, а фонарь держит… леди Элайдрин. Не веря своему счастью, доктор опешил и не спрятал скальпель, не пошел навстречу, просто расставил широко руки, радостно улыбнулся и крикнул в ответ:
-Леди!
Это было чудом, настоящим чудом. Даже не столько то, что леди Гроуз нашла его в таком необычном месте, сколько ее поиски рядового члена дома, да еще и с самым маленьким стажем службы. Само то, что леди вдруг обеспокоилась его исчезновением, сорвалась с места и нашла его где-то глубоко, в совершенно непонятной дыре, было для него счастьем. Когда она подошла близко, ему захотелось обнять ее крепко-крепко, просто за то, что в темноте, в этом, хаккар его раздери, мягком мхе, среди непонятных крысотварей он увидел живого человека, который даже не хотел его убить или покалечить. Вовремя вспомнив про сжимаемый в пальцах скальпель, доктор пресек свой легкомысленный порыв, перевернул скальпель лезвием к руке и завел руку за спину, чтобы случайно не поранить леди.
- Что произошло? Что это за место? И, главное, причем тут вы? – тараторила она, а ему нечего было ответить. Он до сих пор не понимал, что этому голубоглазому сукиному сыну было нужно от него. Рассказывать всю историю было долго, он ограничился:
-Эльфийская принцесса, они ее забрали, и меня заодно. Я не знаю, где мы, - а потом зачем-то добавил, - Они спрашивали про дом Гроуз, но я послал их всех к хаккару. Как вы меня нашли?
Глупый вопрос, это же Гроуз, но ему было интересно, пробивалась ли леди вместе со своим железным телохранителем через головорезов, или они попали сюда по-другому. И если они убивали захватившее его отребье, остался ли жив голубоглазый.

Ох, все-таки браслет позволяет следить за членами дома. Доктор подозревал о такой возможности, но до конца надеялся, что это не так. Свобода действий ограничивается, так запросто в бордель не сходишь теперь. Глянет леди на карту и узнает, чем он там промышляет от скуки. Хотя на самом деле его волновали не такие мелочи, а поиски. Поиски «его».
Леди не стала сдерживаться и чмокнула его в щеку. Доктор даже опешил от таких проявлений эмоций от начальства. Только улыбнулся смущенно в ответ. Он такой чумазый сейчас, весь в крови, в грязи по уши. Такой конфуз…
Кованный отрапортовал, что знаки на стенах, которых доктор за схваткой с крысоидами и не рассмотрел, были магическими пиктограммами и предназначались для древних и темных ритуалов.
-Да, маги, - оживился доктор, - чуть мне руку не сгноил, гаденыш.
Он крепче сжал скальпель за спиной, вспомнив расползающееся пятно тлена на руке. А тут как раз сверху спустился огромный мохнатый мотылек, приземлился леди на ладонь и превратился в письмо. Такой фокус доктор уже видел. Да, да, Тереза Лирандар. Он не удивился этому имени. Да уж, интересно, что пишет эта демоническая женщина. Леди прочла послание и осела, доктор едва успел ее подхватить, перепугался.
«Он жив, он жив», - повторяла Элайдрин, цепляясь за его рубашку и руку. Сжав от боли зубы, он продолжал поддерживать ее раненной рукой, все еще не зная, куда бы приткнуть свой скальпель.
-Кто? Что? Что случилось, леди? – бормотал он, медленно опуская ее на мох, - Вы только не переживайте, не надо.
Она так испереживалась, что и ему стало не спокойно. Губы побледнели, глаза по пять медяков и заволакиваются влагой, пальцы сжимают письмо, побелели на кончиках.
-Эй, железный, - обратился доктор к кованному, - помоги своей хозяйке.
«Кто ж там жив-то? Может, какое-то вселенское зло проснулось? Или старый кровный враг объявился?»

-Дориан… Гроуз? – изумился Кале.
«Нет, блин, Дориан Пупкин. Не тупи, парниша.»
Да, в это сложно было поверить. Улетев двадцать лет назад на дирижабле и потерпев на нем же крушение, вдруг с бухты-барахты объявиться. Теперь понятно, почему леди в шоке. Он и сам был озадачен таким неожиданным поворотом.
-Да, я слышал, что с ним произошло, - отозвался доктор. Еще бы не слышать, тогда все королевство гудело на эту тему. Пропал не только великий алхимик и патриарх всея дома Гроуз, но и сам король. Во всем Альнатаре был бъявлен трехдневный траур, некоторые дамы не сдерживались и плакали прямо на улицах. Королева была убита горем, народ скорбел. И вот сейчас, спустя двадцать лет Дориан Гроуз объявился живым и, возможно даже, целым и невредимым.
Кале почувствовал в голосе леди, в ее словах такую горечь и затаенную обиду, что решил хоть как-то ее подбодрить.
-Ну, может быть, он и хотел сначала отправиться к вам, но Левиафана поблизости не было. Он вернулся в столицу, одинокий, уставший, скорее всего голодный и тоскующий. Не увидел рядом с городом Левиафана. Сунулся в особняк, там сообщили, что вы вместе с крепостью спешно отправились на поиски… меня, - доктор помедлил с последним словом, а потом вновь продолжил с той же интонацией, - Он отправился в гости к человеку, которого знал давно и надежно. Я уверен, если бы он мог, он сразу бы пошел домой. Зашел, наверное, перекусить, отправить вам письмо о своем возвращении, да и просто посидеть с дороги, ноги успокоить. Он же не неделю там живет.
Переводить стрелки с чужих косяков на себя и оправдывать незнакомых людей было не в стиле доктора, но сейчас он почему-то хотел, чтобы леди встречала своего блудного дядю без ненужных обид и треволнений. Мужская солидарность для него ничего не значило, он не считал, что половые, этнические или возрастные сходства должны отражаться на приятии или неприятии человека, на помощи и поддержке. Он соглашался с мнением человека, не зависимо от его пола, возраста и вероисповедания, если его мнения нравились доктору. И симпатизировал он тоже не зависимо ото всего этого. За это «нормальные мужики» считали его чужаком, он отвечал им взаимностью. Но сейчас что-то переменилось. Да, он не знал Дориана, никогда не видел, кроме как на портретах на Левиафане, никогда не общался с ним, только слышал восторженные рассказы, но почему-то захотелось, чтобы леди Элайдрин не злилась на него. Пусть лучше разозлится на доктора за то, что его персона отвлекла ее от встречи внезапно воскресшего дяди. Становясь громоотводом для ее обиды, он спасал сразу двоих: Дориана и Терезу. Да, мужская солидарность ему была не знакома, он защищал сейчас Дориана вовсе не из-за нее.
«Давай, скажи, что я ничего не понимаю, назови дураком или хотя бы укоризненно посмотри, и я пойму, что мой план громоотведения сработал».
Но леди, поднявшись с помощью кованного, лишь вздохнула и спросила, как они будут выбираться. Доктор долго смотрел на нее, стараясь уловить эмоции по мелким движениям мимики, а потом ответил, показывая на два хода:
-Вот еще ходы, я не знаю, куда они ведут. Вполне может статься, что и наружу. Прогуляемся? Только замотаю руку.
Найдя на рубашке местечко почище, доктор вырезал большой кусок материи, обрезал рукав, и, затолкав, наконец, скальпель в механизм, перемотал наскоро свою прокушенную руку. Кровь все еще шла, но уже заметно меньше, хотя ее и хватило, чтобы почти моментально пропитать повязку. Ничего, они успеют выбраться до того, как начнется заражение.